"Джек Лондон. Игра (Повесть)" - читать интересную книгу автора

чистоту вопреки окружавшим их убожеству и грязи. Чувство собственного
достоинства, тяга к благопристойному, более утонченному укладу жизни
заставляли их чуждаться людей своего круга. Они не легко заводили
знакомства, и ни он, ни она никогда не имели близкого, закадычного друга,
с которым делишься всем. А между тем оба они были общительного нрава и не
сходились ни с кем только потому, что дружба с людьми казалась им
несовместимой с чистотой и добропорядочностью.
Трудно было бы найти другую работницу, которая жила бы такой
замкнутой, обособленной от внешнего мира жизнью, как Дженевьева. Грубость,
даже жестокость окружающей среды не коснулись ее. Она видела лишь то, что
хотела видеть, - а хотела она видеть только хорошее, - и уверенно, без
всяких усилий избегала всего уродливого и пошлого. К уединению она
привыкла с малых лет Дженевьева была единственным ребенком в семье, и
вместо того, чтобы играть и резвиться на улице с соседскими детьми, она
ухаживала за больной матерью. Отец, конторский служащий, слабогрудый,
худосочный, был человек очень добрый и большой домосед, так как по
врожденной робости всегда чуждался людей. Благодаря ему в их маленьком
семействе всегда царили мир и ласковое внимание друг к другу.
В двенадцать лет Дженевьева осиротела. Прямо с похорон отца она пошла
к Силверстайнам и поселилась в их квартире над кондитерской; старики
обходились с ней хорошо, кормили и одевали, а она помогала им за
прилавком. Силверстайны особенно дорожили Дженевьевой потому, что она
могла сидеть в лавке по субботам, когда их вера запрещала им работать.
И здесь, в этой тихой лавчонке, протекли шесть лет ее отрочества.
Знакомых у нее почти не было. Подруг Дженевьева не заводила: она так и не
встретила девушки, с которой ей хотелось бы сойтись. Гулять по вечерам с
парнями своего квартала, как это делали все девчонки, едва им минет
пятнадцать лет, она тоже не желала. <Вот кукла надутая>, - говорили про
нее девушки, но все же относились к Дженевьеве с уважением, хотя и
недолюбливали ее за красоту и высокомерие. <Персик>, - называли ее молодые
люди, но лишь вполголоса и когда поблизости не было подружек, чей гнев они
боялись навлечь на себя; никому из них и в голову не приходило знакомиться
с Дженевьевой, - они смотрели на нее с благоговейным трепетом, как на
высшее существо, наделенное таинственным очарованием и для них
недосягаемое.
Дженевьева и в самом деле была красавица. Коренная американка, она,
как это иногда случается в рабочей среде, неожиданно расцвела, словно
прелестный редкостный цветок, чудом выросший на скудной, негостеприимной
почве. Все в ней было прелестно: и нежный румянец, благодаря которому она
заслужила прозвище <персик>, и правильные, точеные черты, и девичья
грация. Голос у нее был тихий, движения неторопливые, держалась она просто
и с большим достоинством; обладая врожденным вкусом, она умела
принарядиться, и все, что бы она ни надела, казалось красивым и шло ей. И
при том она была очень женственна, кротка и привязчива, и в ней уже
угадывалось тлеющее пламя любви будущей жены и матери. Но эти затаенные
чувства долгие годы дремали в ее душе, дожидаясь появления избранника.
И вот однажды, жарким субботним днем, в кондитерскую Силверстайна
зашел Джо поесть мороженого. Дженевьева не обратила на него внимания, так
как была занята с другим покупателем; мальчуган лет шести-семи стоял перед
прилавком и, боясь ошибиться в выборе, сосредоточенно изучал разложенные