"Джек Лондон. Мертвые не возвращаются" - читать интересную книгу автора

положено, устроил бы аукцион. Но ни один матрос не захотел ничего брать из
его скарба, и мы выбросили все сначала на палубу, а потом за борт, туда
же, куда и тело, и это было последним знаком нашего презрения, которое мы
обрушили на того, кого так сильно ненавидели. О, это было жестоко,
поверьте мне, но жизнь, которой мы жили, была тоже жестока, а мы были не
менее жестоки, чем жизнь.
Койка Каменщика была побольше моей. На нее меньше просачивалось воды
с палубы, и было больше света для чтения лежа. Отчасти по этой причине я
решил перебраться на его койку. Другой причиной была гордыня. Я видел, что
моряки суеверны, и своим поступком хотел показать им, что я смелее их. Я
хотел не только утвердить уже добытое равенство, но и показать им свое
превосходство. Ох, эта самонадеянность юности! Со временем она проходит.
Моряков напугало мое намерение. Все, как один, они клялись мне, что за всю
историю моря ни один матрос из тех, кто занял койку мертвеца, не дожил до
конца плавания. Они приводили пример за примером из своего собственного
опыта. Но я был упрям. Потом они стали упрашивать и умолять меня, а это
щекотало мое самолюбие, так как означало, что они в самом деле любят меня
и заботятся обо мне. Все это только утвердило меня в моем безумии. Я
перебрался на койку Каменщика и, лежа на ней, всю вторую половину дня и
весь вечер выслушивал страшные пророчества. Рассказывались истории об
ужасных смертях и таинственных призраках, приводившие всех в трепет.
Наслушавшись этих рассказов и вдоволь посмеявшись над ними, я после
второй вахты повернулся на бок и заснул.
Без десяти двенадцать меня разбудили, и в двенадцать, одевшись, я уже
стоял на палубе, сменив разбудившего меня матроса. На корабле, когда он
лежит в дрейфе, на ночь оставляют одного наблюдателя: матросы дежурят
наверху по часу. Шторм утихал, облака редели. За ними должна была быть
луна, и, хотя ее не было видно, какое-то тусклое рассеянное сияние шло
из-за облаков. Я шагал взад и вперед, пересекая палубу посередине корабля.
Голова моя была полна событиями прошедшего дня и страшными историями моих
приятелей, но я и теперь осмеливаюсь сказать, что тогда я не боялся. Был я
здоров и телом, и духом и, следовательно, не мог не находиться в полном
согласии с поэтом Суинберном, утверждавшим, что мертвецы никогда не
возвращаются. Каменщик умер, и это был конец. Он не поднимется никогда, по
крайней мере никогда не появится на палубе "Софи Сазерленд". Ведь он был в
глубинах океана за много миль позади, там, откуда пригнал нас ветер, и
скорей всего, разорванный на части, давно покоился в утробах множества
акул. Но все же из моей головы не выходили услышанные рассказы о
привидениях и мертвецах, и я подумал о душах умерших. Я пришел к выводу,
что если души умерших и остаются на земле, то они носят с собой и добро и
зло ушедших из жизни людей. Следовательно, по этой гипотезе, которую я
вовсе не склонен был допускать, дух Каменщика весь был ненависть и злоба,
каким мы и знали его при жизни. Но никакого духа Каменщика, разумеется, не
существовало, в этом я был убежден.
Размышляя так, я шагал туда и обратно, и вдруг, случайно взглянув
вперед вдоль левого борта, я вздрогнул и, объятый ужасом, бросился бежать
к корме, в каюту. Куда подевалась вся моя юношеская самонадеянность и
душевное равновесие! Я увидел призрак! Там, впереди, на палубе, в тусклом
свете, на тот самом месте, где мы спускали за борт мертвеца, я увидел
бледную колышущуюся фигуру. Она была шести футов высотой, нечто тонкое и