"Чезаре Ломброзо. Гениальность и помешательство" - читать интересную книгу автора

человек, не получивший никакого литературного образования, излагать свои
мысли до такой степени ясно, правильно, нередко даже красноречиво,
обнаруживая при этом замечательную, необыкновенную память. Так, он с
точностью определяет величину куска мыла, купленного 3-4 года тому назад,
подробно описывает давнишние сны, разговоры, помнит места, собственные
имена, вообще все мельчайшие обстоятельства много лет тому назад случившихся
событий, которые не удержались бы в памяти здорового человека и несколько
дней. Особенно живо у него воспоминание о виденных им чрезвычайно
многочисленных снах, из чего ясно следует, до какой степени они овладели
расстроенным воображением этого несчастного.
Не менее любопытна и та подробность, что вначале Фарина совершенно
здраво показывал своим товарищам по заключению всю нелепость веры их в
пророческие сны, а потом сам начал верить им, скорее в силу подражания, чем
вследствие грубого невежества, так как остальные заключенные, хотя и не
помешанные, были гораздо менее развиты в умственном отношении, чем он.
Насколько помешанный Фарина был умственно выше своих сотоварищей по
заключению, видно, между прочим, из того, что, оспаривая их мнение, будто
суды в Австрии справедливее, чем в Италии, он заметил: "А разве в Австрии
мошенников не сажают в тюрьмы, точно так же, как и здесь?"
Далее, интересно то обстоятельство, что иногда несчастный вполне ясно
сознавал свои галлюцинации, в другое же время принимал их за
действительность и что он замечал усиление их вследствие слабости, усталости
и при высоком положении головы во время сна -- факт, на который следует
обратить внимание спиритуалистам и врачам-любителям кровопусканий. Кроме
того, меня изумило, что Фарина называет чувство, побудившее его к совершению
убийства, инстинктом, точно он посоветовался с каким-нибудь представителем
старинной школы германских психологов, хотя до такой степени сознавал
важность этого преступления, что не раз готов был отказаться от совершения
его при мысли о суде, о кандалах и о позорном заключении в тюрьме. Наконец,
следует заметить, что многим из употребленных им в рукописи слов он придает
своеобразный, ему одному понятный смысл, например, прерогатива, развлечение,
настойчивость и пр., что составляет характеристическую особенность
однопредметного помешательства.
Для целей судебной медицины особенно важен в автобиографии Фарины его
правдивый рассказ о том, как он все подготовил, чтобы убежать в Швейцарию, и
как ему помешала исполнить это овладевшая им слабость и боязнь преследования
со стороны полчища воображаемых врагов. Предположите же теперь, что припадки
галлюцинаций вдруг прекратились бы, а бегство удалось, -- и тогда человек,
не занимающийся психиатрией, наверное, затруднился бы признать факт
временного помешательства преступника.
Что же касается притворного сумасшествия, то Фарина выбрал именно самую
удобную для себя форму -- манию инстинктивных ночных галлюцинаций, которою
действительно страдал прежде, так что если бы у этого несчастного не явилось
вдруг странного убеждения в желании врачей защитить его во что бы то ни
стало, то он продолжал бы притворяться и перед нами и ни в каком случае не
высказался бы с той полной откровенностью, как это сделано было им в своей
автобиографии. А без этого драгоценного документа мы рисковали бы счесть
Фарину или за маньяка, когда он не был им, или за притворщика, когда он и не
думал притворяться.
Здесь мы видим новое доказательство того, как мало значения могут иметь