"Дэвид Лодж. Академический обмен (Повесть о двух кампусах) " - читать интересную книгу автора

спускающегося пляжного матраца.
За всю их семейную жизнь в Раммидже Хилари никогда не отказывала
Филиппу в постели, но никогда и не побуждала его к любви. Его объятья она
принимала с той же спокойной, слегка озабоченной доброжелательностью, с
какой подавала ему завтрак или гладила его рубашки. С годами Филипп стал
постепенно терять интерес к физической стороне брака. При этом он старался
убедить себя, что в этом нет ничего ненормального.
Впрочем, внезапно разразившаяся в середине шестидесятых сексуальная
революция поколебала его устои. Воскресная газета, которой он не изменял с
тех пор как оказался в университете, этот серьезный печатный орган,
изобилующий книжными рецензиями и отрывками из мемуаров государственных
деятелей, вдруг вызывающе расцвел фотографиями сосков и эротического
женского белья; его студентки вдруг стали одеваться как панельные девицы, а
юбки так укоротились, что он мог, запамятовав имена, различать девушек по
цвету трусиков; в доме стало неудобно читать современные романы, так как в
любой момент ребенок мог заглянуть в книгу через плечо. И кино, и
телевидение твердили об одном: у остальных людей секс куда более интенсивен
и разнообразен, чем у Филиппа.
Да так ли это? Общеизвестно, что в романах куда больше супружеской
неверности, чем в жизни, и несомненно, то же касается и оргазма.
Вглядываясь в физиономии коллег по факультету, он убеждался: ни единой
Приметы Утоленного Желанья*. [Из записных книжек Уильяма Блейка. - Здесь и
далее примеч. пер.] Но были еще и студенты - все знали, что они гуляют
налево и направо. Как научный руководитель, он сталкивался, впрочем, лишь с
отрицательными последствиями: секс изматывал их, отвлекал от учебы,
студентки беременели и пропускали экзамены или же страдали от побочного
действия противозачаточных пилюль. И все же он завидовал окружающему их
миру неприкрытых страстей, пособий по сексу в привокзальных киосках,
эротической музыки и обнаженной натуры на сцене и на экране. Его
собственная юность была гораздо беднее в том, что касалось удовлетворения
любопытства, а вслед за ним и желания: все сводилось к чтению наиболее
смелых пассажей из книг серии "Классика для всех", а на выпускном вечере,
когда во время последнего вальса пригасили свет, появилась возможность
прижаться к партнерше, обернутой полудюжиной метров скользкой тафты, так,
чтобы бедром почувствовать застежку на ее поясе для чулок.
И вот что еще вызывало его искреннюю зависть у молодых - их новая
манера танцевать, хотя в этом он не смог бы признаться ни единой душе. Под
предлогом потакания капризам детей и тщательно скроив на лице мину
удивленного презрения, он смотрел вместе с ними хит-парады и тому подобные
передачи с щемящим чувством сожаления и удовольствия. Как завораживали эти
мелькающие бедра и виляющие попки, дергающиеся головы и подпрыгивающие
грудки, как все это раскрепощало и как все это было восхитительно безумно!
И с какой бесконечной тоской вспоминались ему танцы его молодости, эти
чопорные, схематичные фокстроты и квикстепы, и какой чудовищно неловкий был
он кавалер! А в новых танцах все казалось просто: никто не мог ошибиться
фигурой, наступить партнеру на ногу или налететь с ним на другую нескладную
пару, как в парковом аттракционе с автомобильчиками. Все было так просто, и
он нутром чувствовал, что и он так смог бы, но увы - пробовать уже слишком
поздно, как поздно зачесывать волосы на лоб, носить цветастые рубашки или
пытаться убедить Хилари попробовать в постели новые позы.