"Алексей Ливеровский. Рассказы (Вдовий лес; Ответный Коля; Час неведомый) " - читать интересную книгу автора

понять не могу: встречь какая-то чернина, прыжками. Сошлись, глазам не
верю - кот! Узнала - Марусин Матрос, черный коток, грудка белая. Подошел,
лег на пузо: "Мяу!" Вот те и мяу, куда, дурашкин, забрался? Он блудной,
летом в нашу деревню часто ходит, - дак зима. Говорю: "Вертайся, пойдешь со
мной". Он опять - мяу! - и покатил сзади, по лыжне-то легче. А мне вдруг
тревожно, шагу прибавила.
Задумалась за Марию: сколь время во всей деревне одна живет, старая
ведь, тяжело. Никак не уговорить. Звали свои. Съездила в город. Приняли, -
вроде, не хаяла. Живут справно, квартира большая. Правда, один раз я
припозднилась, ночевала в Жарке у нее, ночь длинная, обо всем переговорили,
она и высказала: "Знаешь, у зятя печка горбата". Все. Больше никогда.
Так думаю, шаг прибавляю, Матрос за мной. Мечтаю поскорей до тети
Маруси - чай с конфетами пить и журналы смотреть.
Подошла к деревне, стала на горке у воротиков. Марусин дом первый, из
трубы дыма нет - видать стопила уже, хоть я и рано вышла. Вниз круто,
выглядываю, как лучше проехать: прямо или наискосок. Неладно взяла -
раскатилась и плюх у колодца перед Марииным домом. Снегу полны рукава,
шапку, дянки - искать надо. Отрыла их, кое-как отряхнулась, пошла к дому.
Вижу от колодца следа нет, не чищено. Стукнуло в сердце - не заболела ли
Маруся? И крыльцо снегом задуто, веник тут. Маленько крыльцо и ноги
опахала - и за дверь. Вошла, кричу: "Тетя Маруся, принимай почту!" Шубейку
скинула, чую - в избе холодно, дянки в печурку пихаю - печь настывши. Марии
не видно, не выходит - значит, на кровати за перегородкой. Я все говорю:
"Тетя Маруся, плохо можешь? - печь не топила, я сейчас чайник... цыц! - это
я коту, - успеешь". Он как пришел, ревит и ревит. Мария молчит - крепко
уснула. Занавеску у переборки откинула, зашла. Баба Мария лежит на кровати,
смотрит на меня чуть прищурившись. Я ей: "Ты что?" Руку взяла - холодная.
Заплакала Даня-почтариха и дальше со слезами:
- Присела к ней на кровать, сама ни живая, ни мертвая. Гляжу, кто же ее
обрядил? Лежит на спине ровно, через лоб венчик - лента такая с молитвой,
руки сложены, в них иконка чуть покосивши. Рядом на краю стола лепешечка
воска, в ней черный фитилек потонувши: жгла отходную свечку, и рядом два
пятачка. Пала я на пол на колени, голова у иконки. - Маруся, Марусенька,
желанная, отходили твои ноженьки по всем дорожкам, устали рученьки, улетела
чистая твоя душенька. Осиротели мы хорошим человеком, покинула нас. - Не
помню, сколь время так простояла, встала, пятаками ей глаза прикрыла,
образок поправила.
Печку топить не стала. Оделась, вышла на волю, дверь поплотнее
приторнула и дрючок наискось приставила: значит, ушла из дому хозяйка. Так и
есть - совсем ушла. С крыльца шагнула - дурной голос: Матрос в избе ревит.
Вернулась, схватила кота, пихнула в почтовую сумку - он и притих, замаявши
был вконец.


Край мой северный! Чтобы понять тебя, не только с самолета надо сойти,
надо выйти из шумной, пахнущей неживым машины и прямо с дороги шагнуть под
деревья. Станет ноге мягче, груди вольнее. Напрямик через лес не ломись -
обдерешься о сучки да ветки, застрянешь в валежнике и ветровале - найди
тропу, теперь по ней лоси ходят.
Тихо в лесу и в любой солнцепек - прохладно. Пить захочется - выведет