"Василий Ливанов. Агния, дочь Агнии (Сказание о скифах) " - читать интересную книгу автора

И там, где пролетает белая птица, сыплется с неба ее легкий белый пух и
покрывает им землю и все, что есть на земле.
Изнемогает раненая птица, холодеет ее дыхание, и стынут воды рек и
озер, над которыми она пролетает.
И лишившись сил, падает белая птица в черные волны Эвксинского понта, и
долго ее белые перья, рассыпавшись, вздымаются на гребнях волн, пока не
отогреется земля и не утихнет взволнованное падением птицы море.
С наступлением зимы мы, сколоты, оставляем пустым становище и уходим
вниз по течению Борисфена. Там, у соленой воды Меотийского озера [Меотийское
озеро - Азовское море (древнее название).], ждем мы улыбки Солнцеликого, и с
первым теплом возвращаемся назад в родные степи.
...Что с тобой, Агния Рыжая, моя царица?
Перистые снежинки опускаются на длинные твои ресницы, тают, скатываясь
блестящими каплями по щекам, за широкий ворот меховой куртки, холодя шею.
Разве не за тем съехала ты в глубокий снег с умятой копытами и колесами
дороги, чтобы хозяйским глазом оглядеть тянущийся мимо тебя поход племени?
Но ты не чувствуешь холода, не замечаешь ни всадников, ни коней, ни
упряжных волов, ни погонщиков, ни кибиток. Лицо, будто вырезанное из куска
черного дерева, неотступно видишь ты перед собой. Прозрачной синевой
отсвечивают белки темных бездонных глаз. Восторг. Ужас. Нежность. Боль.
Страх. Надежда. Пустота.
Ты рабыня, царица. Ты презреннее рабыни, потому что ты - рабыня раба.
Так благодари же, благодари царя Мадая за такой подарок!
Ледяная капля, скользнув под мех, обожгла грудь. Ах, как хочется
оглянуться! Ведь он позади тебя, он рядом, твой телохранитель.
Но нельзя, нельзя!
И ты вбиваешь пятки в обындевевшие бока кобылицы, чтобы не встретить
взгляды стариков и ветеранов, отряд которых замыкает растянувшиеся обозы
похода.
- Молитесь за меня богу Агни, - со слезами на глазах попросила царица
женщин.
Ночь, день и еще ночь, не угасая, горят большие костры вокруг царского
шатра. Крутит ветер снежную пыль, треплет высокое пламя, уносит в гулкую
тьму голоса женщин.
Закутанный в меха Нубиец черной тенью вырисовывается у входа в шатер,
покачивается из стороны в сторону, навалившись всей тяжестью на крепкое
древко копья.
Женщины поют, потом, устав, замолкают, чутко прислушиваясь к глухим
стонам, вылетающим из царского шатра, и снова запевают громко и отчаянно.
Мужчины бродят безо всякой цели за освещенным кругом, остервенело пиная
лезущих под ноги псов, останавливаются, сойдясь, коротко перебрасываются
словами, понижая голоса, и снова разбредаются, поглядывая на красный верх
шатра.
То и дело из пурги возникает всадник. Подскакивает, раскидывая снег и
грязь, к освещенному кругу, осаживает коня, склонившись с конской спины,
шепотом спрашивает о чем-то у женщин и снова уносится в пургу, к табунам,
огрев коня плетью.
Ветер, налетев, рвет слова древней молитвы:
- Ты - недремлющий... ающий... лютого зверья... нас самих, детей наших,
скот наш... Агни... ликий... - в который раз заводят женщины и смолкают.