"Михаил Литов. Угличское дело " - читать интересную книгу автора

взглядывая уже на Троицкий собор, и его не покидало ощущение призрачности
увиденного, ибо он со всей своей промежуточностью, прежде не смущавшей,
вдруг очутился словно между двух огней, между собой и Лаврой, в тревожной и
жуткой необходимости выбрать что-то одно. Сознавать себя и одновременно
Лавру стало выше его сил. Он не понимал, когда это началось и что именно
поставило его перед таким выбором. Он не хотел исчезать, но и картина Лавры
не рассеивалась. День оставался великолепен, и потому Павел еще не терял
надежду на восстановление равновесия и новое примирение с миром. Он
чувствовал, что воздух дня не сплошен, не разлит равномерно повсюду, а
состоит из множества воздухов, струящихся над землей, пронизывающих и
землю, дыханием идеального стирая зрелище зданий, всех этих строений,
возносящих к небу свою гордую красу. Но за стертыми видениями, за
взорванным зрелищем снова показывались и с неизгладимой силой стояли все те
же строения, те же храмы, блестели те же кресты и круглились те же купола.
И невозможно было понять, где последняя, окончательная реальность,
исключающая всякую примесь постороннего, мифологии, самую возможность
пустых слов, пространных разъяснений и смутных обманов. Наверное, ошибка
всякой религии в том, что она пытается объединить всех в лоне некой своей
идеи. А ведь это означает не что иное, как строить малое, мелкое,
ограниченное под тяжестью неисчислимого многообразия мироздания. Не воздухи
носятся в воздухе, а идеи, оторвавшиеся от целого и вместе с тем остающиеся
в целом, и они подхватывают людей - прежде всего всех этих обильных
сумасшедших, одержимых, оборванных, отовсюду крадущихся и проникающих в
беззащитную обитель, - и рассеивают их в безмерной пустоте, и завладевают
иными, достойными, и делают с ним, Павлом, так, что он не видит этого
тесного пространства, по которому вышагивает с гордым и независимым видом.
Достаточно попасть в такую струю, и ты оказываешься внутри света, а
вокруг - непроглядный, страшный мрак.
Не важна ему была сама идея - он вычитает ее в книжке, и не одну,
великое множество, - а важным представилось само это проявление идеального,
столь ясно обрисовавшееся перед ним. Идеи приходят и уходят, как птички
садятся на голову и топочут крошечными лапками, выбивая в недрах мозга
приятную и забавную барабанную дробь, а потом улетают Бог весть куда,
идеальное же, оно дано навсегда, и никто еще объяснил, как оно стоит, на
чем держится, как действует и почему проявляет себя словно неким
откровением в то или иное мгновение, в том или месте. Почему оно как бы
отсутствовало, когда Павел сидел у источника, и почему оно столь явственно
подало голос сейчас, когда тот же Павел, уже усталый, помятый,
неприступный, ступил во двор Лавры? Кто знает! Все пронизано идеальным, и
материальное - только символы его.
Приятно было Павлу его настроение. Нельзя сказать, чтобы волнение
овладело им, скорее тут была действительно одна приятность сознания, что ты
отмечен и получил некий дар, что перед тобой с предельно возможной ясностью
развернулся особый мир, в который ты получил право войти и чувствовать себя
в нем не гостем, а своим и благодаря этому сознавать свое превосходство над
другими. Но Павел не задавался и не возносился, он не обольщался слишком,
понимая, что пока это лишь игра. Ему и в голову не приходило, что дар
получен им свыше как указание на необычайные возможности, открывающиеся
перед ним. Напротив, вся эта благодать, это откровение идеального
образовались внутри его, никак не отражаясь на окружающей действительности,