"Михаил Литов. Прощение " - читать интересную книгу автора

Меня тревожило поведение Гулечки, моей лукавой... любимая? любовница? может
быть, искусительница? как, собственно, ее назвать?.. меня обеспокоило ее
нынешнее заявление: она утром не терпящим возражений тоном заявила, что
после службы ей необходимо кое-куда заглянуть, так что наша встреча
переносится на более позднее время. Как будто пустяк, но какой-то чужой,
одергивающий, остужающий мое не в меру разыгравшееся воображение. Я, само
собой, не потребовал разъяснений, не имея на это ровным счетом никакого
права, но утешаясь тем, что, мол, взятая роль таинственного незнакомца
возбраняет мне чрезмерное любопытство. Я уже иногда изображал даже холодное
равнодушие, давал понять, что оказываю ей, Гулечке, великую честь своим
вниманием. Но все это вздор, и из роли я то и дело выпадал. И будь у
Гулечки побольше опыта общения с людьми богемы или просто какими-нибудь
барышниками, она давно бы меня раскусила. Да может, она уже и раскусила.
От заместителя улизнуть не удалось, я был остановлен его окриком,
мнимая приветливость которого не предвещала ничего хорошего.
- Давно хочу потолковать с тобой, Нифонт, - сказал он, постукивая по
столу карандашиком. - Заходи, садись, потолкуем.
И тут как бы в виде избавления забрезжила мне безумная, чрезвычайно
смехотворная идея, весь юмор которой я по достоинству оценил много позже
момента, когда, едва переступив порог кабинета, воскликнул неожиданно
хрустальным, каким-то песенным голосом, лишенным каких бы то ни было
просительных интонаций:
- А вы не займете мне денег?
- Сколько? - крикнул заместитель, роняя карандаш.
- Ну... рублей пять.
Мой новый заимодавец вытащил из кармана помятые рубли, пересчитал, и я
получил затребованную сумму. Я рассыпался в благодарностях, пообещал
вернуть ему долг буквально на днях, дал обратный ход, выполз наконец в
коридор и кинулся прочь. Земля качалась подо мной, мне было страшно и
весело, а заместитель несколько времени чертиком катился по моим следам и
кричал, что мне все равно не избежать серьезного разговора с ним.
В сизых сумерках стоял таинственный звон, когда я поджидал у
кинотеатра Гулечку. Я нервничал, недобрые предчувствия проваливались в
сердце, как нога в труху, в сгнившую могилу, и я обливался потом. Толкнул
нечаянно какого-то человека, вразвалочку шагавшего во главе многочисленного
и с заметным перевесом слабого пола семейства, и он с неодобрением
покосился на меня. Все это мелькало тенями, исчезало, возобновлялось, снова
прошествовал пострадавший со всем своим семейством, над чем-то хохотали во
многие глотки люди у входа в кинотеатр, а я кружил вокруг газетного киоска,
где сидела, как в аквариуме, одутловатая женщина в круглых черных очках и,
мусоля палец, листала журнал. Я то и дело поглядывал на часы, беззвучным
голосом вопя Гулечке через улицы, дома и человеческие головы, что никогда
не прощу ей это опоздание и что даю ей еще пять минут, и если она в пять
минут не уложится, я никогда ей этого не прощу и пусть она пеняет потом на
себя. И вдруг я прирос к тротуару, меня словно прихлопнули колпаком, и я
все мог видеть, сидя там внутри, но ничего не мог изменить. Я увидел свою
драгоценную Гулечку: она приближалась, и сопровождавшая ее пестрая компания
представилась моему взбесившемуся воображению костром, к которому меня
приговорил безжалостный суд амуров.
Эти породистые жеребчики и телки, всего человек пять-шесть,