"Михаил Литов. Прощение " - читать интересную книгу автора

бесконечно далеких друг от друга людей, то к такому же финалу могла прийти
и моя романтическая, еще толком и не начинавшаяся интрижка с Августой. Я
многим рискую.
Флор-Фрола вынесло из предбанника на газон, где он рухнул лицом в
линялую траву и, обхватив руками затылок, уснул. И тут я увидел в окно, что
к диспетчерской широкими и высокими прыжками бежит мой свирепый водитель с
каким-то длинным и узким, угрожающе сверкавшим предметом в поднятых над
головой руках. Его намерения были очевидны. Я пулей вылетел в дверь и,
петляя в тесных проходах между пачками труб, помчался к управлению, надеясь
там затеряться. Теперь следовало действовать споро, я стоял на краю бездны
и был один, не имея возможности защититься столь же блестяще, как
защитилась Таня, потому как водитель явно был возбужден до крайности, до
умопомрачения, и его не остановили бы никакие мои прекраснодушные
рассуждения и увещания. Он видел во мне уже одну лишь мерзость, от которой
необходимо очистить землю; все самое скверное, о чем он имел представление,
слилось для него во мне, и его увлекающееся сердце вознегодовало. Я
позвонил на завод, доложил о плачевности моего положения и выслушал в ответ
инструкции, вперемежку, разумеется, с бранью.
Я хорошо знал, как действовать после такого звонка. Я шел навстречу
гибели, но у меня не было выбора: водитель и Таня представляли для меня
почти одинаковую опасность. Я приник к директорскому окну, не забывая, что
поблизости рыщет мой разъяренный спутник. Да, телефонный звонок, как я и
ожидал. Директору звонят с моего завода, у них свои связи, они, пожалуй,
договорятся. Я старательно прислушиваюсь. Главное: не упустить звонок
директора Тане. Когда Таня будет идти к директору, главное: не попасться ей
на глаза, спрятаться, но так, чтобы не наскочить на водителя.
Вот Таня медленно и гордо шествует на директорский зов - ну, держись,
Нифонт, и береги силы, самое страшное все еще впереди. Я шмыгнул в проход
между стеллажами, и затаился, и грузчик хрипло крикнул мне, что здесь не
место гадить. Я заверил его, что не собираюсь гадить, показал, что мои
штаны аккуратно застегнуты. Грузчик неопределенно пожал плечами, а затем
хотел схватить меня рукой, однако я увернулся и снова приник к окну.
Директор честил Таню, приказывал выдать мне пропуск, призывал не вносить
сумятицы в работу, не превращать в хаос ту огромную и сложную деятельность
металлобазы, которую с таким трудом удалось наладить. Сейчас Танина память
восстанавливала мой образ, и кулаки ее сжимались. Она не станет развлекать
меня рассказами о своих детях, и голову я сложу отнюдь не на цветочной
клумбе.
Я снова спрятался, когда Таня возвращалась в диспетчерскую, не рискнул
возникнуть у нее на пути, понимал, что затопчет, утопит в лужах утреннего
дождя. Пропуск она, само собой, выдаст, теперь уже все оговорено и ей не
под силу плыть против течения. Но - Боже мой! - люди, повелевшие Тане о б с
л у ж и т ь меня, знать не знают, на какую муку они меня обрекли. Какой
дикий, невообразимый миг! Предстать пред очи ее, пред этой тьмой и бездной,
этим адом, на дне которого пока еще смутно обозначится уготованное мне
место, откуда пахнет мне в лицо грядущим жутким мучением!
Она уже выписывала пропуск; она не смотрела в мою сторону; она
молчала. Будет ли она отомщена? Да, о да. Наступит день, когда возле этого
окошечка я захлебнусь в собственном соку, изойду кровью. Шатаясь, себе не
подвластный, я вышел из диспетчерской.