"Михаил Литов. Прощение " - читать интересную книгу автора

коридоре, где стояло, с папиросами, древними анекдотами и свежими
сплетнями, сигаретами и деловыми разговорами, трубками и рассеянным
молчанием изобретателей, множество народу. За стеной периоды гробовой
тишины чередовались с пулеметными очередями пишущей машинки, и я знал, что
раскаты тишины вовсе не тишина на самом деле, а неслышная мне занимательная
беседа машинистки с какой-нибудь подругой. Я пошатался по комнатам,
кабинетам, коридорам; в коридорах апатично плавились лампы дневного света и
маячили живописные группки людей. Я постоял перед распахнутой дверью
заводской редакции, посмотрел, как девушка, профессия которой мне была
неизвестна, сидя на высоком стуле и широко расставив полные брючные ноги,
хмуро беседует по телефону.
Необходимо попасть в отдел: или войти, или ворваться, или вползти, или
влететь; необходимо открыть дверь и поманить Гулечку пальцем, умоляюще или
требовательно и настойчиво. Будь смелее! Все зависит от того, какой я
выберу стиль. Я еще не выбрал. Но ждать больше нечего: сегодня или никогда.
Сейчас. Выманить ее в коридор и говорить, говорить, безразлично что, она
поймет, но говорить и все сказать.
Я стоял в коридоре, забившись в угол, но все-таки находился в поле
зрения что-то писавшего за своим столом заместителя; я с вожделением и
трусливо поглядывал на заветную черную дверь ее отдела, уговаривая себя
сделать окончательный выбор. Да, все зависит... Все в ужасной зависимости
от выбора, который ты сделаешь, должен сделать, хочешь сделать; и сделай
его поскорее. Подумаешь, какой-то выбор... Я сделал подобие попытки
сдвинуться с места, и тут меня настиг жиденький баритон заместителя,
сказавшего:
- Пиши доверенность на металлобазу, Нифонт.
Вот оно: самое безжалостное мучение, какое уготовано экспедитору и
вообще человеку, каким-то образом вовлеченному в смертный бой за металл,
это испытание, пытка металлобазой. Когда с человеком так поступают, еще не
значит, конечно, что от него хотят избавиться, нет, почему же, он, может, и
завтра пригодится для тех же целей, однако посылающие отлично осведомлены,
что ждет его на металлобазе, и как-то трудно не заподозрить их в том, что
они испытывают определенную радость, некоторое умственное и душевное
оживление, предвкушая жестокие муки этого несчастного.
Четверть часа спустя меня и водителя, с красного лица которого не
сходило выражение громкой свирепости, уже бросало из стороны в сторону в
кабине огромного, утробно воющего грузовика. Водитель наше предприятие
заблаговременно осыпал проклятиями и уверял, что в последний раз согласился
участвовать в подобном: он не хуже меня знал, чем оборачивается
командировка на металлобазу. Правда, по его словам выходило, что кругом,
куда ни кинь взгляд, виноват я один. Между тем я не чувствовал перед этим
парнем ни малейшей вины и защищенно, как бы отсиживаясь за глухой стеной,
молчал в ответ на его упреки. Мне была очевидна его глупость, воинствующая
и жалкая, и я смотрел на него с болью.
Мы были, можно сказать, заколочены в тесной, трясущейся, пронзительной
кабине, и нас томило предчувствие беды, мы неслись по разбитым грязным
улочкам туда, куда нам совсем не хотелось ехать, и понимали, что день
потерян, и что ничего хорошего нас не ждет, и что жить нужно как-то иначе.
Мимо больших и ясных окон кабины повалила, как дым, изморось, остро ранящая
занесенную уже серой пеленой глубь улицы; изваялся под вымершими длинными