"Михаил Литов. Почти случайное знакомство " - читать интересную книгу автора

греху, то это буду именно я. Я до того извелся и измучился, что теперь в
окружающих вижу только врагов. И первыми ополчились против меня авторы
нашего журнала.
Но я скажу, между прочим, они, видя, что меня нынче легко взять за
жабры, - я ведь сейчас слаб как дитя, слеп и нуждаюсь в поводыре, - они
сделались осторожнее, как-то чутче и опытнее, они накопили опыт общения со
мной и думают совершенно победить меня хитростью. Там, где прежде у них был
только простодушный рассказ о том, как они, ничтоже сумняшеся,
воспользовались неким источником знаний и сведений, иначе сказать, обобрали
его, теперь змеятся коварные ухмылки, тотчас сменяющиеся на приветливые и
сочувственные, как только они замечают, что я пристально и с какой-то мукой
гляжу на них. Один старичок, который еще недавно едва таскал ноги и при
написании своих статей свободной рукой поддерживал руку пишущую, ныне дошел
до такой наглости, что стал откровенно молодиться и всем своим видом
показывает, что ничем мне не уступает, выглядит не хуже меня и с не меньшим
успехом мог бы занимать мое место. Прежде он не курил, теперь курит, по
крайней мере в моем присутствии. Вот мы недавно, на днях то есть, зашли в
курительную, закурили, и он слащаво заулыбался.
- Ну, как моя статья? - сказал он. - Согласитесь, на этот раз я уж
постарался так постарался и даже вполне превзошел себя.
А он меня уже изрядно помучил за свой долгий век обитания и кормления
в нашем журнале. Он всегда имел наглость приносить статьи, нуждавшиеся в
самой затрудненной и кропотливой правке. Он просто ляпал слова, как ему
взбредало на ум! Полагал, достаточно того, что он мыслит, а напишет за него
трудолюбивый и терпеливый Петр Васильевич. Но другие авторы, вдохновенные и
сведущие, до нас не снисходят. Взглянув на старика, я осознал это как
страшную правду, как безысходность современной истории, превратившейся в
бездарную публицистику. Старик же не сомневался, что я, поработав над его
статьей, еще буду благодарить его за то, что он великодушно предоставил мне
такую возможность.
- Послушай, старче, - сказал я, - ты, как я погляжу, ждешь, что я
стану не без восторга обсуждать твое бумагомаранье, рассыпаться в похвалах
и спрашивать тебя о творческих планах. А что, если у меня восторг иного
рода и я стану без всякого предварительного обсуждения засовывать тебе член
в разные дыры, да так, что ты не сразу и поймешь, что с тобой происходит, а
будешь только охать и покрякивать?
- Что такое? - засуетился он в курительной. - Что за невыразимые
намерения?
- Почему же невыразимые? Я выразил.
- Потому невыразимые, что о подобных вещах не говорят в приличном
обществе, - объяснил он.
Я возразил:
- А твое общество не бывает и не может быть приличным. Ты вор,
крадешь слова. А в связи с твоим замечанием о невыразимости я прихожу к
логическому выводу, что ты никогда и никому не расскажешь, что здесь с
тобой произошло. Прекрасно! Ну так скажи как на духу: согласен ты
подставиться всеми своими отверстиями за то, чтобы я принял твою статью и
даже снизошел до того, чтобы привести ее в надлежащий вид?
- Я расскажу! Всем расскажу! Главному редактору расскажу! А моей
статье здесь нельзя оставаться, здесь грязно! - кричал старик чистоплотно.