"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

От храмов Буслов, ничего в них для себя не выведав, снова и снова
возвращался к Чулихину. Они были понятны, как иллюстрации к книжке о
паломничествах по святым местам, а связь с Чулихиным, которому он невесть
зачем доверился, связь, которая самого Чулихина обещала довести до
положения прожженного плута, была куда как менее понятна. К тому же Буслов
подозревал, что Чулихин заготовил на предстоящий им путь еще какие-то
подвохи, а это обещало борьбу и разнообразие, которых уже не давало ему в
желанном изобилии провинциальное отечество. Буслов пришел к выводу - он
считал его окончательным - что у него нет надежного положения в обществе,
нет друзей и что его семейная жизнь не задалась, следовательно, ему надо
уйти и на стороне разобраться в своих обстоятельствах; выводом тут было
затаенное понимание, что разобраться по-настоящему для него возможности не
предусмотрено, или даже не в чем ему разбираться, а вот в самом уходе
неотвратимо кроется хороший и глубокий смысл погружения в сокровенное и,
может быть, даже истинное.
Пошли они на станцию, чтобы сесть на проходящий поезд.
- Сплетай, сплетай свои узоры, жизнь! - ухнул Чулихин в гулкую пустоту
ночной улочки. - Используй нас как материал для своих ухищрений, мы не
обидимся! Делай нас извилистыми путями-дорожками, едва приметными тропками
в лесу, причудливыми камнями на обочине большой дороги!
- С кем же ты расстался? О ком-нибудь будешь тосковать в разлуке? -
спросил с улыбкой Лоскутников.
- Да ни с кем не расстался. Тосковать не буду, - ответил живописец. -
Что мне за радость была гоняться здесь за куском хлеба? Влетал в кремль и
отлавливал туристов, чтобы всучить им свои безделки, а сам их ненавидел.
Сытые граждане мира! - проклинал я их мысленно, масляно им при этом
улыбаясь. А теперь сам побуду туристом. Посмотрю я на тех чудаков, что у
каких-нибудь древних стен, разевая беззубые рты, попытаются выманить у меня
подаяние или всучить мне свой завалящий товар. Погляжу-ка я на бороды
иноместных попов. Объясню я вам наконец, граждане, как и для чего устроен
наш мир. Хлеба вкусил достаточно, дело стало за зрелищами.
Чулихин смеялся легкомысленно и, запрокидывая голову, ставил лицо как
бы обособленной линией над землей, белой птицей, в оторопи неосознанного
раздумья замершей на просторе лунного света.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В купе они свалили свои скромные, намеренно тощие боками рюкзачки на
верхней полке, и в том же купе с ними ехал толстый и одышливый человек по
фамилии Обузов. Поезд затрясся, потянул, уныло вздыхая, разболтанные
вагоны. Обузов был в помрачено черной майке и коротких пестрых штанишках, и
все его жирное волосатое тело, как бы сложенное из огромных сосисок, нагло
лезло в глаза паломникам. Он часто выбегал в коридор и о чем-то истерически
переговаривался с женой, ехавшей в соседнем купе. Наконец он выложил на
стол хлеб и колбасу и принялся подавляюще есть, чудом не захватывая в
мощную пасть и все то, что в некотором роде составляло одну картину с
имеющейся у него пищей. Купе наполнилось тяжким духом. Жену он уже пожрал,
вот она и не пришла разделить с ним трапезу, сатирически соображал
Лоскутников, косясь на мало приятного спутника. В плотно облегавшей телеса