"Дмитрий Липскеров. Последний сон разума (роман)" - читать интересную книгу автора

- Ты вкусно пахнешь, - неожиданно для себя сказал Илья. - Вкуснее, чем
персики. - И ткнулся лицом в самую подмышку, во всю ее манящую глубину,
ощущая плоть чуть влажной, терпкой - так испаряет аромат трава в зените
лета. Его язык проворно выскользнул и облизал наспех вокруг...
Уже гораздо позже, отхлестанный от души по щекам, исцарапанный, с
прокушенным языком, проклятый всеми страшными проклятиями, он узнал, что
смуглую девушку зовут Айза, что ей шестнадцать лет и что Илья еще хорошо
отделался - разбитой физиономией, что другому в такой ситуации Айза
оцарапала ногтем роговицу глаза, так что обидчик лечился целый год и теперь
ходит в очках с толстыми линзами.
А я бы его убил, - подумал Илья. А еще он подумал: в какую подмышку
ткнулся тот, с поцарапанным глазом, и удалось ли очкарику попробовать Айзу
на вкус?..
Он не знал слова "любовь", но чувствовал ее приход с особой силой. Так
приходит девятая волна на песчаный берег, перелопачивая его с водорослями.
Душа Ильи освободилась из потемок, и он словно посмотрел на все привычное
третьим глазом, а оттого сам чувствовал себя перелопаченным, как берег, на
котором после шторма появилась прекрасная медуза.
Если бы подростка попросили поведать, что происходит с его
внутренностями, желудком и сердцем, то он вряд ли бы путно объяснил, скорее
всего бессвязно промычал что-нибудь, но сила, рвущаяся изнутри спелыми
гормонами божественного наполнения, делала взгляд молодого татарина таким
великолепным, лучащимся самым прекрасным светом - светом романтической
звезды, на которую в слаженном порыве смотрят влюбленные всего мироздания, а
оттого любой старик, равнодушный от старости даже к солнцу, высокопарно рек
бы: "Это - любовь!"
И Илья бы выучился у мудреца этому слову и взамен рассказал, какая она,
любовь, на вкус - чуть соленая, как море, чуть влажная, как лепестки мака на
рассвете, и плотная, как раздувшийся персик, который почему-то застрял
где-то под сердцем и не выходит, и ни туда и ни сюда, сколько воды ни пей.
Вероятно, от таких слов старик вспомнил бы про солнце и на мгновение
ощутил, как небесное светило грело когда-то его грудь, где тоже бродили
яблочные соки, от которых столько раскатилось по земле яблок, спелых, спелых
и сочных. От тех в свою очередь зарумянились другие, а от других и третье
поколение... О гнилых плодах старику вспоминать не хотелось.
Полгода Айза не подпускала Илью к себе на воробьиный полет. А если тот,
набравшись смелости, все же приближался, как бы случайно вспархивая с
соседней улицы, хлопая преданными собачьими глазами и виновато опуская при
этом голову, девушка замахивалась на него стиснутым кулачком и грозно
говорила: "А ну!.."
Она могла пригрозить Илье и отцом, который действительно слыл в округе
человеком крутого нрава, способным в порыве изувечить, изломать в палки руки
и ноги - недаром кузнец, - но не было в ее глазах той настоящей злости от
такой настырности, злости, которая отличает действительно равнодушного
человека, и Илья это чувствовал животом, все чаще и чаще попадаясь Айзе на
пути, словно посыльный своей же любви. Все нежные письма были написаны у
него в глазах, в зрачках, глубоких, как артезианские колодцы, и неосознанно
настроенная на ту же волну Айза легко в них читала про синие горы с
неприступными ледяными вершинами, которые Илья был готов в мгновение
растопить своим жарким, как паровозная топка, дыханием, про сильные руки,