"Семен Липкин. Записки жильца" - читать интересную книгу автора

университете?
- Нет, в артели, бухгалтером.
- Ясно. Каждый жить хочет. Дураков нет. Думал взять у вас пятерку, но
раз в артели - дайте угол. Вульгаризм: двадцать пять. Или вы подлец?
Лоренц вытащил из бокового кармана три рубля.
- Благодарю, дружище. Адрес тот же: дом Чемадуровой? Буду беспокоить.
Адье по-английски. Но Лиходзиевский ушел не сразу.
- Хорошие были вечера у Лили Кобозевой, - вдруг сказал он, вскинув
бровь над пустой глазницей и чуть притопывая ногой в галоше. - Где она,
кстати, не слыхали? До сих пор помню одно ваше изречение. Это я не из
подхалимства, хотя и подхалимством не гнушаюсь, - но для чего мне? Деньги вы
мне и так дали и еще дадите.
- Какое изречение? - несколько неестественно улыбнулся Лоренц. Неужели,
искалеченный, опустившийся, он и сейчас опасен?
- Наизусть помню, а сколько лет прошло. И война. Все были, что
называется, потрясены. Вы сказали в тот летний беспечный вечер: "Понятие
реализма надо заменить понятием - литература и искусство для Бога и людей.
Тогда социалистический реализм, естественно, - литература и искусство для
дьявола и нелюдей. А модернизм - идолопоклонство, а идолы бывают красивые и
уродливые". Как, запомнил? Талант! Это я о себе.
Он двинулся к парапету. Одноглазый оборванец сохранил раскачивающуюся
походку южного франта. Он сделал то, с чего хотел бы начать Лоренц:
перемахнул через парапет и спустился вниз, в порт, к морскому вокзалу.
Лоренц вспомнил, что Дина Сосновик просила его купить на обратном пути
хлеб (только круглый, артельный). Других денег у него нет. Опять скажет:
"Миша, вы такой ученый, а жизни не знаете".
Загудела сирена. Три тридцать или четыре? Скорее четыре. Пора в
библиотеку.
Публичная библиотека, наше замечательное книгохранилище, изменялась на
глазах у Лоренца. Все меньше становилось странных посетителей. Но еще в
тридцатых годах сохранились чудаки: чернобородый юноша с лицом Христа,
босой, в длинной, до пят, рубахе; армянин в цилиндре и визитке, бакенбардами
подчеркивающий свое удивительное сходство с Пушкиным; математик,
круглоплечий деревенский парень, уверявший, что сделал величайшее открытие.
Книги требовались редкие, журналы читались лишь для того, чтобы убить время
ожидания. Просторная курилка в подвале, рядом с уборной, была политическим
клубом и Академией наук. Некоторые шли прямо в курилку (даже не курящие) и
проводили там долгие радостные часы. Теперь Публичную библиотеку посещают
только учащиеся, изредка - солидные, аккуратно одетые доценты. Требуются
лишь одни ходкие учебники. Любителей чтения, запойных, - нет. Очереди
огромные, речь малоинтеллигентная. Лоренц тоже не занимается серьезной
наукой. Он читает старые, дореволюционные журналы, газеты. Зарывается в
глубокое прошлое. Воспоминания о былой жизни. Но разве эти воспоминания не
рождают и жизнь будущую?

Глава вторая

В восьмидесятых годах прошлого столетия приехали в наш город в поисках
счастья два молодых человека: Давид Сосновик и Рафаил Кемпфер. Оба высокие,
смуглые, черноглазые, оба уже неверующие, уже немного знавшие по-русски: