"Семен Липкин. Записки жильца" - читать интересную книгу автора

на дочери хозяина нескольких молочных магазинов упрочила его положение. У
него с каждым днем увеличивалась практика, он разбогател. Коллеги не очень
его уважали, он брался за нечистоплотные дела и всегда их выигрывал. Это
была, что называется, богато одаренная натура. Он писал неправильным белым
ямбом трагедии (главным образом на исторические или библейские темы, одна из
них даже была поставлена любительским кружком в клубе "Урания"), превосходно
владел тремя европейскими языками - у него были способности к языкам, -
печатал статьи о театре под псевдонимом Альцест, сам играл на домашней
сцене. Дамы его боготворили. Его широконосое, бугристое лицо могло, по их
горячо высказываемому мнению, вблизи показаться некрасивым, но, увидев эту
гордо посаженную голову с львиной гривой седеющих волос (выражение одной из
поклонниц), холеную бороду и усы, властную, свободную походку артиста и
барина, услышав его сильный, чарующий голос, вы, уверяли дамы, даже не зная
его, решили бы: это выдающаяся личность.
Основную часть его клиентуры составляли негоцианты - армяне, греки,
евреи, поляки, он умел обворожить их тем, что приветствовал каждого на
родном языке. В доме Павла Николаевича бывали Бунин, Мечников,
Туган-Барановский, Юшкевич, заезжие музыкальные знаменитости. Большим
успехом в городе пользовались его эпиграммы на градоначальника Вороного. При
Керенском Павел Николаевич был избран гласным городской думы от кадетской
партии. С Любовью Степановной он обращался круто, научил ее молчать в
обществе и снисходительно, порою матерински нежно смотреть на его галантные
похождения, впрочем, тщательно им скрываемые.
Нередко случается, что у полного жизни, искрометного веселья,
блестящего отца сын растет вялым, застенчивым нелюдимом, и все о нем
говорят: "Он старик по сравнению со своим отцом". Так говорили и о Косте
Помолове. В двенадцать лет он уже надел очки, в шестнадцать начал
сутулиться, был неряшлив, неделями не посещал баню, живя в приморском
городе, не научился плавать, да и вообще не ходил на море. Мало того что он
был близорук и, следовательно, обладал богатыми возможностями натыкаться на
встречных, он еще имел привычку читать на ходу, и только чудо, постоянная
опора одержимых, спасало его от пролеток, трамваев - но не от ругани
прохожих.
Он читал книги по математике, электротехнике - в ту пору науки
сравнительно молодой, - интересовали его и социальные вопросы. Он не любил
отца, и увлечение Павла Николаевича изящной словесностью казалось Косте
фарисейством, и до боли было ему невыносимо слушать, как Помолов-старший в
кругу избранных, замирающих от художественного подъема, возвещает
адвокатским голосом какое-то стихотворение в прозе с революционным намеком
или вслед за Надсоном обнадеживает: "Верь, настанет пора, и погибнет Ваал".
После гимназии Костя поступил не в университет, как того желал отец, а
в Политехнический, чтобы, став инженером, быть поближе к рабочей массе.
Произошло это не без влияния Гринева.
Весной 1916 года нелегально приехал в родной город известный своими
статьями, посвященными статистике, социал-демократ Гринев (настоящая фамилия
его была Гринберг). Явки он не нашел, в городе остались одни ликвидаторы, и
среди них - Цыбульский, который еще на рубеже нынешнего века был у него, у
Гринева, в подпольном кружке. Цыбульский устроил своего старшего товарища,
можно сказать, учителя, в богатой и безопасной квартире Помолова, и адвокат
весьма этим гордился, хотя втайне и трусил.