"Виль Липатов. Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине" - читать интересную книгу автора

окнам, казалось, что и гром погромыхивает, но это на крыше звучала жесть.
"Ничего, - подумал Иван. - Все пройдет стороной, как в песне поется..." И
опять вспомнил о тракторах, которые вязнут в грязи, о горючем, которого нет
на районной автобазе, а нефтевозы могут и не пройти знаменитыми болотами
возле Баранакова. "Десять лет обещают асфальт, а где он?" - обозлился
Ванюшка и сказал:
- Вот ты, Настя, из Ленинграда, тысячу книг прочла, высшее
образование - знаешь ты, что нам с тобой делать? Что тебе делать? Что мне
делать?
Настя подумала и опять закрыла глаза.
- Знаю! - сказала она. - Будь ты не Иваном, надо бы обязательно нам с
тобой ложиться в постель...
Иван тоже задумался, потом сказал:
- А с тобой в постель вот так просто не ляжешь...
И вот чудо! Громыхнуло вдруг над деревней, гром прокатился по всей
округе, глухо пророкотал над кедровником, а в доме тоненько зазвенели
хрустальные рюмки в серванте. Ванюшка от неожиданности охнул, улыбнулся и с
размаху допил свою рюмку.
- Вот это дело! - сказал он. - Вот это бабахнуло так бабахнуло! Ну,
Настя, радуйся! Осенью гром - это значит, от дождя помина не останется,
солнышко нам еще посветит и погреет. Вот как хорошо! Настя!

7

А после Нового года поползли по деревне слухи, что Любка Ненашева и
Марат Ганиевич начали часто ссориться. Дарья Сузгиниха, например, видела,
как в девятом часу утра на крыльцо выскочил в незастегнутой дубленке Марат
Ганиевич, кричал и размахивал руками, пока из дверей - Любки так и не было
видно - не вылетел в сугроб коричневый портфель. Марат Ганиевич его поднял,
обтряхнул и пошел было в сторону школы, но вдруг остановился и громко, как в
театре, захохотал. Что в доме произошло, разумеется, так и осталось тайной,
но преподаватель литературы пришел на уроки без галстука, а Любка Ненашева в
этот же день в продуктовом магазине, злая, кричала: "Торгуете не мясом, а
рваниной!" Этим дело не кончилось: начинающий поэт Марат Ганиевич после
школы домой пошел не сразу, полтора часа просидел на кинофильме "Инспектор
уголовного розыска", который накануне видел вместе с молодой женой. Он,
наверное, боялся, что при дневном свете Любка над ним такое произведет, что
вся деревня увидит и услышит. Ну, а после кино, в темноте, Марат Ганиевич
поплелся домой, и чем дело кончилось - опять неизвестно.
А через две недели после этого произошла не ссора, а целое чрезвычайное
происшествие. Среди бела дня, по солнечному снегу, держа в обеих руках по
чемодану, шла Любка Ненашева, за которой без дубленки и без шапки трусил
мелко-мелко Марат Ганиевич. Быстрее он не мог, так как был в тапочках на
кожаной подошве, которые, конечно, разъезжались, словно коньки. Он держался
за голову руками и красивым голосом кричал: - Разве можно наказывать
человека за то, что он не умеет месить фарш? Любовь моя единственная!
Вернись и прости! Прости и вернись!
По обе стороны от них бежали веселые от солнечного зимнего дня
ребятишки; торопились старики и старухи, чтобы, дай бог, успеть, а впереди
бежал младший Любкин брат, хулиган из хулиганов, Митька, который откровенно