"Виль Липатов. Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине" - читать интересную книгу автора

расивые, как в модном журнале. С пальтишками у него поуже - короткие да с
отворотами, а зимой бегал в тоненькой, а рыбьем меху дубленке! У Ивана
Мурзина полушубок тоже был, но длинный, на сильном меху, черный. В таком-то
можно было возле Любкиной калитки хоть всю ночь простоять, а вот как Марат
Ганиевич в своей дубленке по часу и больше простаивал до свадьбы с Любкой,
люди понять не могли и сильно жалели учителя.
Свадьбу Любки с Маратом Ганиевичем играли по весне, далеко за Первомай,
когда пошла в цвет черемуха и начали брать наживку отощавшие за зиму караси
на Дальних и Ближних озерах. За три дня до свадьбы прошли теплые и длинные
грозовые дожди, промыли деревню чисто, как старательная хозяйка горницу, и
новые деревянные тротуары запахли смолой, стали по ночам часто с неба падать
звезды, и кони на конюшне ржали тревожно, били коваными копытами в стойла, а
утрами, туманными и солнечными, рожок пастуха деда Сидора пел тонко и
сладко, и звуки его словно пахли медом.
На свадьбу мать запретила Ивану надевать выходной костюм, он
засупротивился, и тогда Прасковья костюм заперла на ключ, выкрикивая: "Себя
мучит, а лучший костюм надрючиват! Был бы, послала бы на свадьбу в
дерюжном!" Почему она так разорялась, Иван понимал так: дескать, мы,
Мурзины, люди простые, а они, учитель Марат Ганиевич, - другое дело. Всем
женщинам руки перецелует, пальто подержит, когда одеваются, повесит, когда
снимут. Он знал говорить на английском. А у Ивана с английским языком плохо:
нижняя губа у него толстая, быстро шевелиться не хочет, и поэтому английским
словам получаться трудно.
Свадьбу Любки Ненашевой Иван Мурзин - стыдно сказать! - помнил плохо.
Ну пришли из района в красных лентах и воздушных шариках две черные "Волги",
втиснулись в них самые близкие люди невесты и жениха; Ванюшка тоже втиснулся
как самый близкий, а что было дальше - туман. Что происходило в сельсовете,
как стояли Любка с Маратом Ганиевичем перед председательшей, Ванюшка слабо
помнит, все больше по мелочам: например, что Марат Ганиевич надел шерстяной
черный костюм, галстук - красный, ботинки - черные, лакированные, похожие на
его волосы, намазанные бриллиантином. Носки были на учителе литературы тоже
красные, как галстук, но еще краснее - до отказа. На них Ванюшка и смотрел,
пока, вся в бантах, председательша сельсовета Елизавета Сергеевна Бокова
допрашивала: "Согласны?" "Согласен!", "Согласны?" Согласна!" - и почему-то
думал, что красный галстук и носки до хорошего не доведут, если Марат
Ганиевич в старших классах, почитав свои стихи и глядя в потолок, говорил
такое: "Я решил всю свою жизнь посвятить поэзии!" Зачем же тогда женился на
Любке, если всю свою жизнь посвящал поэзии?
В год, когда Любка ходила в невестах, Иван учился тоже в девятом, но
был ее моложе на год и два месяца. Она, лентяйка, в пятом классе сидела два
года, и теперь, конечно, была такой, что_будьте осторожны! Понятно, что
Марат Ганиевич очумел от Любкиных тесных платьев и всегда пухлых губ, словно
минуту назад она с кем-то взасос целовалась. От этого Марат Ганиевич в конце
урока спрашивал: "Не почитать ли вам мои стихи, друзья?" Он читал с
закрытыми глазами, и Ванюшка, слушая, тоже закрывал глаза, чтобы было
интереснее, но увы, без толку. Казалось Ванюшке, что это не стихи, а вроде,
произносит слова человек, а для чего, сам не знает.
Изумрудное небо печально сейчас, В этот сладостный миг, в этот
сладостный час. От любви умереть я бы смог, ты скажи, Над могилой моей будут
реять стрижи.