"Виль Липатов. Письма из Тольятти" - читать интересную книгу автора

знакомой шляпницы, то ли иностранного происхождения, но шляпа, во всяком
случае.
- Зря не балабонь, Слава, - хорошая шляпа! - откликается "Папуля". Так
в бригаде прозвали самого "пожилого" слесаря-сборщика и бригадира Андрея
Андреевича Зубкова. Папуле двадцать семь лет, он хранит армейскую выправку,
на коллег иногда строго, но справедливо и заслуженно прикрикивает, в каждом
случае обнаружения брака произносит расчетливо нужную и язвительную тираду,
в которой то и дело звучит слово "сачок". Папуля - бригадир, то есть второе,
после мастера, руководящее лицо в бригаде.
Мастер Юрий Семенович Хлопов - в голубоватом, специально
предназначенном для инженеров и техников халате с изображением ладьи на
нагрудном кармане - молча сидит рядом с шахматистами. Подле мастера свободно
развалилась на скамье Неля Губанова - коренная волжанка, рабочая косточка,
наследница славы и благополучия огромной рабочей династии; росточком Неля
отчего-то в свою крупную родню не вышла, фигурка у нее миниатюрная, брови на
маленьком лице кажутся нарисованными кисточкой терпеливого китайского
художника.
- От такой шляпки не только лошади, автомобили шарахаться будут, - гнет
свое Слава Меньшиков. - Клянусь бородой!
- Слава, выбирай эпитеты! - добродушно советует Папуля.
Два неразлучных друга, два земляка-харьковчанина, два отъявленных
брюнета - Саша Фотиев и Сергей Уваров - на глазах у всей бодрой и уже
веселой бригады спят; без зазрения совести похрапывают, сладко причмокивают
толстыми губами, что-то непонятное бормочут в сонном блаженстве... На них
Папуля глядит откровенно неодобрительно.
- Добро было бы, - въедливо говорит он, - если бы ночью прогуливались с
девчонками, грызли гранит науки или гоняли теннисный мяч, а ведь они, сачки,
по семь часов отираются в бильярдной... В игре ни черта не смыслят, кия в
руках держать не могут, а, разинув рты, просиживают в бильярдной за полночь.
Ах, сачки, ах, чертовы сачки!
Вот почти и вся бригада, в которой мы с утра до вечера торчим ради
того, чтобы разобраться в непривычной для писательского уха ученой
мудристике... Микроклимат в бригаде, влияние монотонии, то есть
однообразности труда человека на конвейере; психология конвейерного
рабочего, текучесть рабочей силы, лабильность и регидность, то есть
способность индивидуума приспосабливаться к окружающей среде, в данном
случае к конвейеру, или, наоборот, полное отсутствие этой способности, при
стремлении приспособить среду под себя... Одним словом, черт, дьявол,
философия с колокольчиками и разноцветной бахромой... Но больше всего и
наиболее дотошно мы интересуемся так называемой престижностью работы, а это
выглядит так - ко всем и каждому мы пристаем с вопросом: "Интересно ли вам
работать на конвейере? Не гнетет ли треклятая монотония? Не хочется ли
выбросить к чертям свинячьим шипящий воздухом гайковерт и так далее?"
Нда-а-а! Вокруг высокопроизводительного конвейера и его особенностей в
условиях развитого социализма ныне бурлят страсти. Ведь в годы отрочества и
юности мы твердо знали, что конвейер - это исчадие ада, что это он, злодей,
превращает человека в придаток машины, это он, ненавистный, лишает рабочего
возможности числиться в рядах уважаемых рационализаторов и изобретателей...
Одним словом, на конвейере в те времена, когда и кибернетика официально
признавалась лженаукой, навешано было столько собак, что торчали одни куцые