"Виль Владимирович Липатов. Сказание о директоре Прончатове " - читать интересную книгу автора

Кетского, пускай сам посмотрит, какие меры приняты по критике. Что? Ты это
дело одобряешь? Тебе это пришлось по нраву? Ну, еще раз спасибо, дорогой!..
Теперь ты вот что... Чтобы твой Евг. Кетской зря время не тратил, возьму-ка
я его на Ула-Юл. Там производится эксперимент с новым плотом. Да, дорогой,
не хотел я этот материал отдавать районным газетчикам, но теперь вижу: надо!
Ну, добре. Привет жене! Детям привет!
Положив телефонную трубку, Олег Олегович, словно от холода, пожал
плечами, потом, вызвав Людмилу Яковлевну, приказал ей немедленно доставить в
кабинет старшину катера "Единички" Яна Падеревского. А когда старшина
пришел, Прончатов посмотрел на него прищуренными глазами и показал пальцем
на стул:
- Садись, Янус! И не вздумай пропустить ни одного слова из того, что
скажу. - Он помолчал. - Мы, братец мой, начинаем операцию, которая в целях
конспирации будет называться "Сатурн-12". Почему ты вытаращил глаза, когда
надо развешивать уши?
- Я слушаю! - ответил Ян Падеревский и показал несколько золотых
зубов. - Говорите, Олег Олегович, я имею намерение вас слушать дальше.
Во вторник, в четыре часа дня, фельетонист Евг. Кетской и директор
сплавной конторы Олег Олегович Прончатов неторопливо подходили к Тагарской
пристани. Как и предсказывало бюро погоды, собирался дождь с грозами, небо
было низкое, как потолок в бане, и, видимо, поэтому Прончатов оделся
забавно: на нем были старые кирзовые сапоги, заношенный до дыр брезентовый
плащ, зимняя шапчонка. В правой руке Олег Олегович нес дерматиновый тощий
портфель с испорченными замками.
У берега густо стояли катера и разнокалиберные баржи, сигарами
воткнулись в деревянный причал лодки и обласки; такой шум и гам висели в
воздухе, что человека поневоле охватывал веселый, особенный, пристанский
теми жизни. Очень весело было на Тагарской пристани, но наблюдалось и
грустное, пессимистическое явление: в самом центре причала, там, где
пристают самые почетные гости Тагара, располагалось нечто древнее,
полуразвалившееся и грязное. Это стоял у причала катер "Волна", два года
назад за маломощность и непослушание рулю изгнанный из буксиров в подвозчики
горюче-смазочных материалов.
Возле рубки "Волны" сидел грустный, подавленный старшина Ян
Падеревский, курил самокрутку из самосада и жалостливо посматривал на свои
штаны из продранной парусины. Когда Прончатов и Евг. Кетской подошли к
старшине, то оказалось, что у него во рту наполовину меньше золотых зубов,
чем было раньше: то ли снял фиксы, то ли зубы от тоски и подавленности
почернели, хотя золото вроде бы и не темнеет.
- Судно подано! - мрачно сказал Ян Падеревский и выплюнул самокрутку. -
Одно плохо, Олег Олегович, мотор барахлит. Надо будет большое спасибо
говорить, если заведется!
- Проходите, Евг., на судно! - любезно пригласил Прончатов, но и из его
груди вырвался тяжелый вздох. - Думаю, что мотор все-таки заведется. Люди
ведь у нас золотые!
На палубе валялись окурки и рыбья чешуя, скамеечка возле леера была
поломана; все палубные надстройки были черны от мазута и солярки. Да,
непригляден был катер "Волна", и Олег Олегович осторожно тронул фельетониста
за рукав.
- Дорогой Евг., - сказал он. - Простите, но мне придется навести