"Виктор Сергеевич Липатов. Краски времени (сборник очерков о художниках) " - читать интересную книгу автора

Посмотрите, как читает она его. Как бережно она его держит. Как ищет
желанное слово, которому готова безропотно повиноваться. Письмо ожиданное -
не с его ли "приходом" связан некоторый "беспорядок" на первом плане:
скомкан цветастый ковер-покрывало, рассыпались из металлического блюда
зеленые и лиловые плоды? Но это не звучит диссонансом в обстановке
уединенного и сосредоточенного внимания.
Ничегошеньки в картинах Вермеера не случается, а вы очарованы. Словно
впервые видите, как женщина наливает молоко ("Служанка с кувшином молока").
С каким ласковым вниманием, достоинством и наслаждением совершает она это
нехитрое обычное дело. Незамысловатый мир кухни сияет вокруг довольством и
уютом. Ноздреватый хлеб в плетеной корзине - дорогой дар. Грубо-величавы
глиняные кувшины... Ощутимо-материальная среда - для Вермеера высокая
материя.
Для него и вовсе не было вокруг ничего неживого. Каждый предмет на
прикосновение отвечал многоголосием. Ни одно событие не оставляло
презрительно-равнодушным: "раз они существуют, то заслуживают интереса". Ван
Гог, сознавая нерасторжимую связь Вермеера с окружающей жизнью, утверждал -
его картинам "место только в старом голландском доме".
Художник постоянно возвращается к одному и тому же мотиву (вычислили:
всего пять комнат варьирует), словно что-то вспоминает или требует от нас,
чтобы вспомнили, поняли и сохранили навсегда. Любовно наблюдает, он глубоко
сосредоточен. Кажется, что картина сначала возникает где-то в самых тайниках
его души. Писал только то, что хотел, что любил. Отвоевывал у неспокойного
моря жизни клочок счастья, спасая его для современников, для вечности и,
может быть, прежде всего - для себя. Мог сказать о своем творчестве словами
нынешнего голландского поэта:

Мы выкроим себе другое царство
Из мягкого картона наших грез.

Другое царство, которое тем не менее всегда было рядом. Каждый день из
своего прекрасного кирпичного дома по прозвищу "Мехелен" Вермеер видел свою
улочку. Однажды взглянул на нее как художник. И стена богадельни для старух
показалась ему поэмой, написанной всеми кирпичными оттенками красного и
бурого. Оказалось: дома не просто рядом стоят, а взялись за руки. Чистая,
красивая улочка скромным ковром стелилась - бежала меж домами...
Он воспел комнату, улицу и, конечно же, город, желанный Дельфт. Дождь
смыл случайное и омолодил старые камни города ремесленников и торговцев
("Вид Дельфта"), который встречает воскресное утро 1661 года. Солнечные лучи
прорвались сквозь влажную еще атмосферу, заиграли в каждой капельке и
придали городу романтический вид. Город живой, "дышит" мягким многоцветьем.
Другие живописцы показали бы его зажиточным, в меру скупым, чистеньким,
живущим для удобства, а больше - напоказ. Город во многом походил бы у них
на ту, самую красивую, самую "уставленную" в бюргерском доме комнату, где
никто не жил, - она была для обозрения, для демонстрации степени
зажиточности. А Вермеер увидел город не самодовольным чистюлей, но созданным
с любовью для жизни и красоты.
За старинными стенами, под черепичными крышами жили люди, делавшие
красивые ковры и знаменитый дельфтский фаянс, любившие выращивать тюльпаны и
слушать певчих птиц. Матросы, ткачи, плотники, кузнецы, зеркальщики...