"Марио Варгас Льоса. Письма молодому романисту" - читать интересную книгу автора

призраками.
Такое бунтарство, конечно же, весьма условно. Многие сочинители историй
даже не подозревают его в себе, и, пожалуй, угадай они, насколько
взрывоопасна по своей природе их охота к сочинительству, к фантазиям, они бы
изумились и испугались, потому что в обычной жизни отнюдь не считают себя
тайными сокрушителями основ окружающего мира. С другой стороны, бунтарство
их носит не слишком угрожающий характер - да и какой вред может причинить
реальной жизни противопоставление ей призрачных, выдуманных миров? Чем
грозит ей подобное соперничество? На первый взгляд ничем. Ведь речь идет об
игре, не правда ли? А игры обычно безопасны, если только не стремятся
вырваться за границы отмеренного им пространства и смешаться с реальной
жизнью. Так вот, когда кто-нибудь - скажем, Дон Кихот или госпожа Бовари -
упрямо не желает видеть разницы между вымыслом и жизнью, всеми силами
пытаясь сделать жизнь такой, какой она бывает лишь в литературе, развязка,
как правило, получается трагической. Расплата тут - глубочайшее
разочарование.
Тем не менее литературная игра не так уж невинна. Литература - продукт
внутренней неудовлетворенности жизнью как она есть, но и художественный
вымысел, в свою очередь, будит тревогу и неудовлетворенность. Тот, кто,
читая книгу, проживает великое произведение - например, только что мною
упомянутые романы Сервантеса и Флобера, - тот, возвращаясь к реальной жизни,
гораздо острее воспринимает ее скудость и пороки, ведь из великих вымыслов
он узнал, что реальный мир, живая жизнь во много раз зауряднее жизни,
придуманной писателями. И такое недовольство реальным миром, разбуженное
хорошей литературой, может в определенных обстоятельствах перерасти в бунт
против существующих властей, институций или верований.
Вот почему испанская инквизиция с огромным недоверием относилась к
романам и подвергала их строжайшей цензуре; мало того, она пошла на крайний
шаг - запретила их во всех американских колониях на целых триста лет.
Почему? Потому что эти нелепые выдумки якобы могли отвлечь индейцев от Бога,
а одна из главных забот в любом теократическом обществе - не допустить
ничего подобного. И не только инквизиция, но и любые правительства и режимы,
стремящиеся контролировать жизнь своих граждан, демонстрируют то же
недоверие к литературе, подвергают ее надзору и укрощают с помощью цензуры.
Надо сказать, и те и другие правы: при всей своей кажущейся безобидности это
занятие, то есть придумывание историй, есть способ проявить свободу и
взбунтоваться против тех, кто вознамерится свободу уничтожить, будь то
миряне или священнослужители. Вот почему диктатура в любой ее форме -
фашизм, коммунизм, исламский фундаментализм, африканские или
латиноамериканские военные режимы - всегда пыталась взять под контроль
литературу, надев на нее смирительную рубашку цензуры.
Однако все эти общие рассуждения отвлекли нас от Вашего конкретного
случая. Пора возвратиться к Вам. Вы ощутили в душе некую склонность, а
затем, проявив характер и волю, решили посвятить себя литературе. И что же
дальше?
Ваше решение сделать литературу своей судьбой должно вылиться в
готовность преданно ей служить и стать по сути ее рабом. Чтобы нагляднее
пояснить свою мысль, скажу, что Вы в какой-то степени уподобились известным
дамам XIX века, которые до такой степени боялись растолстеть и мечтали
сохранить изящную фигуру, что заставляли себя проглотить солитера. Случалось