"Марио Варгас Льоса. Город и псы " - читать интересную книгу автора

"А если я сопру шнурки у Арроспиде, буду последний гад: что ж у своего
тащить, у городского, когда тут сколько хочешь приезжих, им что идти в
город, что нет - все равно, так что поищем другого. А если спереть у кого из
Кружка, у Кудрявого или у Питона, гадюки, тоже нельзя: билетов не дадут,
опять провалю химию. А если у Холуя? Большая честь, такую соплю трогать, я
негру так и сказал: "Чего ты связался с этой дохлятиной?" Да по глазам
видно - сам негр трус, хоть и корчит героя, все они трусы, таращится,
понимаете, трясется, носится как угорелый: кто его пижаму упер? Убить
грозится. А тут лейтенант, а тут сержанты, а он орет: "Верните пижаму, мне
на этой неделе в город", ну мог бы облаять, обматерить, отлупил бы потом или
хоть объяснил бы, на что ему пижама, но чтобы так, во время поверки рвать из
рук - нет, это уж черт те что. Вздуть бы Холуя, чтоб страх из него вышибить,
а шнурки сопру у Вальяно".
Он добрел до прохода, который вел во двор пятого курса. Было серо,
темно, шумел прибой, и Альберто представил себе там, за цементом стены,
душную мглу и свернувшихся на койках ребят. "Наверно, лежит на койке,
наверно, сидит в умывалке, наверно, ушел, наверно, подох, ах, где ты, мой
Ягуарчик?" В мутном свете фонарей, доходящем сюда с плаца, пустой двор похож
на деревенскую площадь. Дежурных не видно. "Наверно, дуются в карты, была б
у меня монетка, одна - та-ра-ра - монетка, я б выиграл двадцать солей, а то
и больше. Играет, наверно, и само собой даст мне вопросы в долг, а я напишу
ему писем, рассказиков, за три года ничего мне, подлец, не заказывал, а все
к черту, все равно провалят меня по химии". Он обходит галерею: никого нет.
Входит в спальни первого и второго взвода; умывалки пусты, в одной воняет.
Осматривает все умывалки, одну за другой, нарочно топает погромче, но кадеты
дышат, как дышали, - кто мерно, кто неровно. В спальне пятого взвода он
останавливается, не дойдя до двери в умывалку. Кто-то бормочет во сне, в
потоке неясных слов он различает имя "Лидия". "Лидия? Кажется, у этого, из
Арекипы, была Лидия, я ему еще письма писал, а он мне карточки показывал,
ныл: пиши ей покрасивше, я ее люблю, что я вам, черт вас дери, священник,
что ли, а вы кретин. Лидия?" В умывалке седьмого взвода, у самых стульчаков,
скорчившись, сидят кадеты, куртками накрылись, как будто горбатые. Восемь
винтовок на полу, одна - у стены. Дверь открыта, Альберто видит их издалека,
с порога. Он делает шаг вперед, тень кидается ему наперерез.
- Что там? Кто идет?
- Полковник. Кто вам разрешил резаться в карты? С поста уходить нельзя,
пока живы.
Альберто входит в умывалку. Дюжина усталых лиц повернулась к нему; дым
висит шатром над головами дежурных. Из знакомых никого; все лица одинаковые,
смуглые, грубые.
- Ягуара не видели?
- Нет.
- Во что играете?
- В покер. Садись, а? Сперва, конечно, посидишь на шухере, минут
пятнадцать.
- Я с дикарями не играю, - говорит Альберто, поднося руку к ширинке. -
Я на них...
- Уматывай, Писатель, - говорит кто-то. - Не воображай.
- Доложу капитану, - говорит Альберто, делая полоборота. - Дикари
режутся на дежурстве в покер. На вшей.