"Гейл Линдс. Мозаика " - читать интересную книгу автора

уже проверил сведения из своего пакета. Возможно, он уже едет сюда, чтобы
спасти его и восстановить истину.
Но где же они? Почему не здесь?
Три дня спустя врачи перевели его на фенобарбитал. Менее опасно, но все
же рискованно. Если введут слишком много, дыхание станет поверхностным, и он
умрет. Он знал, что сыновья не заинтересованы в его смерти, по крайней мере
сейчас. Не потому, что они ощущали какую-то привязанность к нему. Он не
питал иллюзий. Согласно правилам хорошего бизнеса, которым научили их он сам
и система налогообложения США, отец для них более ценен живой, чем мертвый.
Поэтому они распорядились, чтобы его пичкали лекарствами до возможного
предела, но не до смерти.
Вчера врачи вновь сменили лекарства, на сей раз на еще менее опасный
хлорпромазин. Они начали с двадцати пяти миллиграммов, а час спустя вкололи
ему еще двадцать пять. Это были маленькие дозы, слишком большие первые
инъекции могут вызвать остановку сердца.
Вскоре они увеличат дозу. Но лекарства были ему знакомы. Он заставлял
себя сосредоточиться, когда доктора давали предписания. Он знал, сколько ему
вводят. Поэтому изобразил медикаментозное повиновение. Это успокоило
проклятого доктора, и он, передумав, перешел на хлорпромазин.
Субботнее утро. За неделю, которую он провел в забытьи, кто-то
покрасил, прибрал и привел в прежнее состояние его комнату - белые стены,
набивные портьеры, деревянные полы, лоскутные коврики, опрятная новая мебель
и огромные окна, полные уныло-серого сияния холодного ноябрьского неба. В
комнате пахло лимонным воском.
Они также установили две миниатюрные камеры по углам напротив кровати.
Это сказало ему больше, чем он хотел знать. Его не вывозили из приюта, и
сыновья не беспокоились, что сюда явится полиция. Это также означало, что
они каким-то образом перехватили пакеты. Может быть, отняли их у санитара,
прежде чем он смог отправить их по адресам. Или обманом заставили Маргерит и
Сэма Килайна, парня из ЦРУ, отдать их.
Робкая надежда, поддерживавшая дух старика, испарилась. Он проиграл.
Закипали раздражение и гнев, но вместе с ними он ощутил такую сильную тоску,
что не было сил даже двигаться. Он еще дышал, но жизнь уже кончилась.
Львиная грива седых волос обрамляла его восковое лицо, ослабевший, он
лежал в постели, натянув простыни до подбородка, словно защищаясь. Когда-то
это был крупный человек с мускулистыми плечами и широкой грудью, теперь под
простыней он казался тонким и беспомощным, как собственная тень. Звуки
включенного радио казались ему просто успокаивающим гулом. В дремотном
состоянии он слушал свою любимую музыку - Гершвина и мелодии тридцатых и
сороковых. Они возвращали его в то время, когда вся жизнь была еще впереди.
В новостях вдруг прозвучало имя "Маргерит Остриан". Он застыл. Пока
диктор читал сообщение "Ассошиэйтед-пресс", словно удар молнии прожег его
насквозь.
Маргерит убита. Застрелена в Лондоне.
Горло перехватило. Сердце, казалось, разбилось на куски. Слезы хлынули
у него из глаз. Он издал стон, полный такого страдания, что Джон Рейли
ворвался в комнату с половиной своих подручных.
Два часа спустя он сидел в кресле на колесах в вестибюле. Они хотели
оставить его в комнате. Но он угрожал вколоть себе смертельную дозу. Он
задушит сам себя, говорил он им. Повесится. В его возрасте нельзя держать