"Эдуард Лимонов. Американский редактор" - читать интересную книгу автора

иную историю и что жаль. Начинает постепенно выясняться идеал редактора -
редактор явно предпочитает героя, который бы как можно меньше двигался.
Желательно даже, чтобы он вовсе не выходил за дверь своего дома. В книге
есть пятистепенный эпизодический персонаж в инвалидном кресле - Энтони.
Автор думает, а не сделать ли ему Энтони героем книги, чтобы угодить
редактору. Уж Энтони-то не полетит в Калифорнию и не поедет автобусом в
Вирджинию, и в ресторан его поваром не возьмут, и таким образом можно будет
избавиться от героини - здоровой американской девки с большой пиздой. Ей
явно нечего будет делать с начисто парализованным Энтони. Даже в карты
играть не смогут.
Привязанность редактора к месту жительства героя невероятна. Страница 163
- герой на Шестой авеню и Девятой улице остановлен членами сексуальной
коммуны, которые хотят взять его к себе. "Наши девочки обратили на вас
внимание..." - объявляет бородатый юноша-коммунар герою. Близок желанный
миг... Но редактор не дремлет, она уже тянет героя за рукав. На полях
невероятная пометка: "Пора вернуться к дому!" Ни хуя себе!.. Не дает герою
погулять. Никаких сексуальных коммун, иди домой, ишь ты, распустился.
Остановился на углу и пиздит, блядь такая!
Почти единственный раз, когда редактор просит что-то включить, а не
убрать, касается момента, когда герой торопится в бар. Заметка на полях
гласит: "Включить здесь намек на разные неудачи"... Почему?! Что, он не
может просто так пойти и выпить? От радости. Впрочем, извиняюсь, есть еще
один случай, когда редактор просит добавить, а не убрать: эпизодическая
встреча героя и героини с братом героини - музыкантом и наркоманом
Майклом. Редактор заинтересованно написала на поле: "Добавить все про его
наркотики. Здесь кратко". "Чего это она? Может, она сама наркоманка, а
может, хочет с братом Майклом познакомиться?.." - подумал я. Возможно, ее
заинтересовали те интригующие начальные сведения, которые я о нем сообщил в
книге? "...Коротко, под полубокс остриженные темные волосы. В темной тишотке
и кожаном пальто, надетом прямо на тишотку, - хулиганский шик. Два-три
бритвенных пореза на шее, лицо негладкое, но сурово-красивое, мужское..."
"Может быть, она в садомазохизме?" - подумал я.
Нет, она нет. На странице 180 она безжалостно выбросила из жизни лысую
еврейскую девочку в парике. Сэру-то за что? По-моему, она милая... Заодно
выброшены и все друзья Сэры, в том числе и садист Рафаэль - великолепный
экземпляр, украшение моего романа. "Убрать!" - написала безжалостная. "Как
фашистка, - подумал я. - Издевается..."
Постепенно людей вокруг героя становится все меньше. Из общительного
распиздяя, каковым я его задумал и создал, в результате непрерывной
деятельности редактора он становится одиноким мизантропом. Он никуда не
ездит, не выходит из дому, никого не видит. В угоду редактору он едва ли
ебется раз в полгода, хотя до этого не мог без секса дня прожить.
"Из служанки не сделаешь даму!" - сказано у меня со вздохом на 220-й
странице. Эта фраза подчеркнута, не вычеркнута, и на полях стоит
редакторское женское недоуменное восклицание: "Звучит странно, и в Америке
очень неубедительно. Желание стать дамой нужно, кажется, больше всего!"
Какие мы с моей редакторшей разные, думаю я со вздохом. По-моему, по-
русски, хуй ты станешь дамой, если у тебя внутренний мир служанки, с
которым ты родилась где-нибудь в штате Южная Дакота. Если у тебя руки, и
ноги, и жопа служанки... Пальцы и ногти... Леди невозможно стать, леди