"Альберт Лиханов. Собрание сочинений в 4-х томах Том 2" - читать интересную книгу автора

им надо было бы, наверное, сто лет сажать деревья.
Обидно, конечно: они посадили целую тысячу деревьев, но Михаська сам,
собственными руками так ни одного и не посадил. Он копал ямы, а ставили туда
саженцы и засыпали корни землей девчонки или те, кто послабее. Михаська
пошевелил лопатками: будто по спине кто ногами ходил. Накопался досыта. Ну
да ладно... Зато завтра!.. Он снова представил поплавок, пляшущий на волнах.
Мимо ехала лошадь с сеном. Она шла понурив голову, а на огромном возу,
свесив босые ноги, сидела девчонка. Она смотрела по сторонам и совсем забыла
про свою лошадь. Михаська подумал, что сегодня какой-то длинный день.
Тащится, словно эта лошадь с сеном. И сколько в жизни вот таких дней! Будто
серые, пасмурные облака. Но все-таки бывают в жизни у человека дни, которые
по пальцам можно пересчитать. Потому что они будто только что увиденное
кино: помнятся от самого начала до самого конца и со всеми подробностями.
Сколько бы человек ни жил потом - десять... двадцать, а может быть, и сто
лет, - все равно такие дни он помнит так, как будто это было вчера.
Лично у Михаськи был пока что один такой день.
Конечно, каждому человеку хочется, чтобы такие дни, которые в памяти,
как зарубки на дереве, помнились бы потому, что они с утра и до самого
вечера состояли из одного только счастья.
Например, такой день мог бы начаться с того, что по дороге в школу
Михаська нашел бы сотенную. Лежит себе этакий кусок бумаги, сложенный
вчетверо, лежит, на людей смотрит. Ждет, кто его подберет. И вот идет
Михаська и находит эту деньжищу - именно он, а не кто-нибудь. А потом бы
вдруг отменили уроки; и, конечно, он кинулся бы на улицу Ленина, к магазину
с высокими ступеньками. Мама рассказывала, что раньше, при царе Николае
Втором, когда она была совсем маленькой, в этом магазине торговал какой-то
купец по фамилии Кардаков. Купца уже давно не было, да и магазина тут не
было - его закрыли, когда началась война, и сделали в нем фабрику, где
усталые женщины шили солдатское белье. Фабрика считалась оборонным объектом,
но Михаська-то знал точно, что там шьют кальсоны. У Сашки Свиридова там мать
работает. Но хотя шили в бывшем магазине купца Кардакова теперь кальсоны для
солдат, здание это с крутыми каменными ступеньками и с перилами в виде
железных лир все в городе называли по-старому, как при Николае Втором, -
"кардаковским".
А нынешней весной "кардаковский" стал самым известным местом среди
мальчишек и девчонок. Городской молокозавод освоил производство мороженого,
и продавалось оно не где-нибудь, а у "кардаковского", под крутыми
ступеньками с железными лирами в качестве перил.
Так вот, в свой самый счастливый день Михаська кинулся бы, конечно, с
Сашкой к "кардаковскому" и купил бы сразу четыре порции мороженого, потому
что на сто рублей как раз выходило ровно четыре порции. Он прошелся бы по
улице от нечего делать, ну а потом можно было бы совершить какой-нибудь
подвиг.
Скажем, вдруг солдаты бегут с автоматами за дезертиром, а тот мчится с
красным, злым лицом, без ремня, с пистолетом в руке, и все боятся к нему
подступиться. А Михаська кинулся бы ему под ноги - не жалко и пальто, хотя
оно еще почти новое, во втором классе по ордеру купили, - и дезертир бы
хряпнулся на землю, и пистолет бы у него выпал, стукнулся о камень и
выстрелил бы. И пуля бы пролетела над самым ухом Михаськи. И пусть бы даже
ранило. Только чуть-чуть. Ну, за ухо бы зацепило. За самую мочку. Это совсем