"Альберт Анатольевич Лиханов. Смерть учителя (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Странно, но в дни, когда он пил, Макаров работал лучше, как-то
собраннее. Может быть, это на несколько часов мобилизовывался организм,
отвыкший от серьезной, долгой, изнурительной работы, а может быть, сам
того не замечая, Макаров возбуждался в предчувствии выпивки, и
возбужденность эта была тем двигателем, который заставлял работать.
Приятелей у Макарова было много, очень много, но приятели все больше
так, по пьяной лавочке. Идя по улице, он кивал направо и налево, пожимал
руки кому-то, останавливался, чтобы сказать несколько ничего не значащих
слов, но, вернувшись домой, он всегда оказывался один. И никто не заходил
к нему.
Никто.
Раньше, конечно, были друзья. По воскресеньям они, бывало, ходили все
вместе на пляж, вечерами шлялись по улицам, толкуя о том и о сем, вдруг
вспыхивали неожиданные споры на самые невероятные темы, и они все
горячились, и он горячился тоже.
- Ты очень неуравновешенный, - говорила ему потом Маша. - Прямо как
пацан.
- Хорошо быть пацаном, - отвечал Макаров и обнимал Машу, но она
отталкивала его, злилась отчего-то.
Маше не нравилось в нем мальчишество, не нравился его
неуравновешенный характер, не нравилось, что он, способный инженер,
работает в какой-то дыре. А потом оказалось, что не осталось ничего, что
Маше нравилось бы в Макарове.
- Держи хвост морковкой, старик, - сказала Маша тогда. - Ничего
страшного. Мало ли людей встречается на танцплощадке в городском саду,
гуляют, внушают себе, что влюблены, а потом расстаются.
Макаров думал об этой минуте. В душе даже готовился к ней. Ему
казалось, он огорчится, растеряется, что сердце у него неровно застучит.
Но он не огорчился и не растерялся. И сердце стучало исправно.
- Элементарно, - подтвердил он суконным таким голосом тогда. -
Разошлись, как в море две селедки.
- Люблю оптимистов, - ответила Маша, приподнимаясь на цыпочках и
целуя его. - Ну, я пошла.
Он кивнул, и она действительно пошла вдоль улицы, самостоятельная
женщина с сумочкой, блестевшей в свете фонарей.
Макаров не стал даже смотреть ей вслед. Ему было неинтересно больше
смотреть на нее. Ни вслед, ни в лицо.
Он пошел домой и лег, не включая света.
Он хотел уснуть сразу, но был душный жаркий вечер, тяжело дышалось,
и, ворочаясь, он искомкал всю простыню, но так и не уснул. Тогда он оделся
и пошел к ресторану.
Дверь в ресторан была закрыта, в нее ломились забулдыги, и Макаров
присоединился к ним. В ресторан их так и не пустили, но один из
ломившихся, тощий, голенастый мужик с провалившимися щеками, кивнул
Макарову, велел дать деньги и крикнул швейцару:
- Эй ты, борода!
Бородатый швейцар, поломавшись, все устроил, и Макаров пошел с
голенастым забулдыгой в скверик напротив ресторана.
- Надстройка? - деловито спросил голенастый. Макаров не понял. - Ну,
итээр?