"Альберт Анатольевич Лиханов. Каждый год, в сентябре... (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

от которой значило бы предать, как другие. И он предпочел стать
художником, пусть плохим. Впрочем, почему художником? Художественным
редактором - это же совсем другое, попыталась успокоить себя Анна
Павловна. Но тут уж получался самообман. Нет, самообман не для ее лет,
подумала Анна Павловна и вздохнула, проведя рукой по повлажневшим глазам.
Милый, милый Сережа!..


День тянулся медленно и ровно; задолго до семи Анна Павловна
раздвинула стол, неспешно накрыла его хрустящей крахмальной скатертью,
расставила приборы, вино, холодные закуски, потом переоделась. Платье это
из темно-синего плотного материала с кружевным воротничком было особенным,
оно надевалось только в этот сентябрьский день, один раз в году. Анна
Павловна не считала себя суеверной, не верила приметам, но эту традицию
установила сама и ни разу ее не нарушала. Синее платье с кружевным
воротничком она сшила незадолго до Костиной смерти, к его дню рождения -
он лежал тогда в больнице, был уже обречен, - и она справила обнову, чтобы
порадовать его. Он это понял - они всегда понимали друг друга без слов, -
развеселился, кажется, немного, а потом сказал те слова...
Боже, те слова... Он лежал один, в небольшой палате, его поместил
туда главврач больницы, его приятель по Парижу - он практиковался в
какой-то клинике, и Костя познакомился с ним в поезде, кажется, его
фамилия Гальперин. Так вот, Гальперин опекал Костю и поместил его в ту
отдельную палату. Это было старое здание с высоченными потолками, и Костя
сказал тогда ей эти слова о стенах.
- Какие стены! - сказал он, не скрывая горечи. - Какие высокие стены!
Сколько полотен можно было бы развесить...
У нее сразу навернулись слезы, она быстро отошла к окну, чтобы
Константин ничего не заметил. Глядя за окно, она принялась рассказывать,
что видит на улице: Костя любил, когда она говорила про улицу, он немного
отвлекся и больше не вспоминал о стенах. Но Анна Павловна навсегда
запомнила тоску, с какой он сказал это. Запомнила. Разве в этом дело? Как
могла она не запомнить его многолетнее страдание! Она жила им, может быть,
даже больше, чем сам Костя.
Анна Павловна села в кресло у телефона. Кресло стояло в углу, отсюда
было хорошо видно всю комнату, шифоньер, как бы делящий ее пополам,
цветастую занавеску из того же материала, что и шторы, протянутую от
шифоньера к стене, пианино, кушетку, но главное, стены... Стены в
стандартном малогабаритном доме были меньше вдвое против тех, больничных,
но они были увешаны от потолка до пола полотнами Кости. Подряд, одна к
одной, в золотистых багетных рамах они были тут много лет, с тех пор как
их старый деревянный дом снесли и Анне Павловне дали эту однокомнатную
квартирку. Костина выставка была теперь всегда, все время, и Анна Павловна
состояла при ней постоянной хранительницей и постоянной зрительницей.
Приходили друзья, немногие знакомые, любовались Костиными работами, но они
уходили, а Анна Павловна оставалась, живя среди картин, и ей было обидно
за Костю. Он любил ее, конечно, и верил, что она не бросит этот, как он
выражался, "хлам", но мечтал он, конечно, не об этом. Он никогда не
повторял, сказал лишь один раз, и этого было для нее достаточно.
- Русский художник, - сказал он, - должен быть, если достоин этого, в