"Альберт Анатольевич Лиханов. Высшая мера (Повесть)" - читать интересную книгу автора

глядели друг на друга, так похожие О. О. и О. О.
Недели через полторы, когда я вошла в третью комнату, меня оглушил
тихий голос моей ненаглядной красавицы. Не поднимая глаз, она проговорила
как бы сама себе:
- Софья Сергеевна, мы подали заявление и просили бы вас быть
свидетелем, потому что вы... свидетель.
Она приподняла свои очаровательные серые очи, но лишь на мгновение.
Зато Олег глядел на меня так, будто я факир, который только что показал
поразительный фокус. Даже рот у него приоткрылся.
Я поглядела на Олега, поглядела на Ольгу, хлопнула себя по лбу и
проговорила, давясь от смеха:
- О-о-о-о!


Студенческие свадьбы!
Сколько выпало их на мою долю, бедных, винегрет - главная закуска, но
зато его много, целые тазы, - а уж веселья, драгоценной искренней
радости - без зависти, дурных шепотков и сплетен - через край.
Я тогда еще думала: неужели бедность и безоглядность счастья так
накрепко повязаны между собой? Неужели же вещи, деньги, благополучие
пятнают чистоту и урезают искренность? В ту пору люди жили трудновато,
редко кто в отдельных квартирах, собственные машины имели только крупные
военные да профессора, и долгие размышления о связи любви и благополучия
были пока преждевременными.
Да, преждевременными, это теперь мысль о связи счастья и благополучия
не дает мне покоя, а прежде мы мало думали о таком. Но не тогда ли, не в
ту ли пору безоглядного желания сытой жизни порвалась цепочка между
добротой, любовью, верностью, между ценностями духовными и ценностями
вещественными, когда за счастье принимают квартиру, машину, мебель...
А наша третья комната стала кузницей счастья. Не то чтоб специально,
нет! Студентов прибывало, факультеты росли, но мы, читалка, оставались все
там же, и теперь аудитории, ближние к залу, по приказу ректора не
закрывались даже в воскресенье. Ну и всегда, все годы, пока я работала,
почему-то везло мне на милых и деликатных девочек и парней, которым я
симпатизировала, знала их имена и фамилии, вкусы, интересы, пристрастия,
поначалу, конечно, книжные. Из тех, кому я симпатизировала, - не скрываю
своей субъективности, всех в третью комнату даже при желании я бы впустить
не могла, - там, за кулисами книговыдачи, образовывалась компания, этакий
кружок, где сперва тихо и робко читали, потом копались на книжных полках,
а курсу к третьему круто спорили обо всем подряд - книгах, театре,
политике и своих студенческих делах.
В дни сессии наша третья комната становилась боевым штабом. Судорожно
сжимая кулаки, побледнев и враз притихнув, сидели, лихорадочно шурша
страницами, те, кому подходила очередь на экзамен или зачет, стараясь
избегать наших взглядов, передавали друг другу шпаргалки, потом
возвращались с поля брани - хохочущие, вспоминающие подробности. А иногда
рыдающие. Но слезы и огорчения бывали редко, да и то лишь в девчачьем
исполнении. Тревожные дни сессий растворялись, точно туман, безмятежная
нега возвращалась в третью комнату, и Агаша снова подбегала ко мне с
округленными глазами: