"Альберт Анатольевич Лиханов. Высшая мера (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Ирина вспыхнула, наотрез отказалась, посмотрела на меня, на Марию,
ушла в свою комнату, то ли растерявшись, то ли обидевшись, я тоже не
знала, как себя вести, но дело кончилось тем, чего добивалась Мария, и
невестка щеголяла потом в хорошо подогнанном, приталенном платье по
последней моде, когда хотела выглядеть особенно строгой и скромной.
Мария, душа дорогая! Хотела склеить старуха нашу семейную чашку,
когда та только трещинами разошлась, надеялась, верила в хорошее. Надеется
человек всегда, что и говорить. Даже когда ни на что не надеется. А дунь в
остывшую душу, и заалеет, засветится последний уголек, кинь хворосту -
разгорится.
Я часто думала: может, сама во всем виновата? Не зря даже слово-то -
свекровь - какое-то страшноватое, жестокое, без добра, выбрал же кто-то
когда-то из всех русских слов именно это. Что ж, признавать ошибки легче
всего в мудрой зрелости. Юность и старость их принимают трудней - сперва,
пожалуй, из-за нехватки опыта, а потом из-за его избытка, и теперь я
неуступчивей, чем в ту пору, когда Саша и Ирина начинали жить.
Но в том-то и дело - я поняла ее сразу. Потом старалась, изо всех сил
старалась не верить себе, убедить себя, что ошибаюсь, что нужно терпеливо
строить мостик к невестке, - ведь я же хочу счастья сыну! - что человек не
рождается негодяем, а если тронут какой-то ржой, ее можно отчистить
любовью, лаской, пониманием, но время двигалось, возникали новые
обстоятельства, и, обдумывая их, я всякий раз уверялась снова и снова:
первое впечатление самое верное. Оно ключ ко всему.
После распределения я подняла на ноги всех знакомых, чтобы устроить
Ирину по специальности, но это было выше возможностей целого города.
Единственный вариант, сказал мне, улыбаясь, проректор по учебной части,
выгнать одну из испанисток и взять Ирину, кстати, это возможно - она
отличница, молода, красива, а молодость - бесспорное преимущество перед
старостью. Не знаю, чего больше было в этом ответе - искренности или
иронии, естественно, я поняла, что последнего, и, вернувшись домой, обняв
Ирину, иронию эту постаралась ей передать. Меньше всего я хотела ее
обидеть, мне и в голову прийти не могло, что она всё примет всерьез и
потом припомнит, накануне отъезда в Москву, - припомнит со слезами и
злобой.
А я-то старалась утешить ее этой фразой, дескать, ты достойна
преподавать в университете, едва успев его окончить, если подумать, то это
в конце концов возможная перспектива, а сейчас там есть испанистки,
дрожащие за свою судьбу, с опытом и стажем. Ты, конечно, красивее, но ведь
нельзя же - они твои учителя! Вот есть место в городской библиотеке, там
иностранный отдел, вначале, правда, придется поработать на абонементе, это
хлопотно, но какое-то время спустя...
Мы стояли у окна в их комнате, я гладила Ирину по пепельным
кудряшкам, жалела ее за слезы, которые застыли на ресницах, она не
казалась мне больше куклой, а только ребенком, обиженным несбывшимися
мечтами.
Платочком она аккуратно промокнула слезы и сообщила мне, что найдет
работу сама.
Ровно месяц потребовался ее упорству, чтобы подать трактор своей
судьбы назад из болота, на сухую и ровную местность, и свернуть в объезд.
Это был месяц интенсивного использования гардероба. Ирина даже