"Альберт Анатольевич Лиханов. Высшая мера (Повесть)" - читать интересную книгу автора

он и зачем тут оказался. Какой-то испуг постоянно присутствует на его
лице.
Когда он был ребенком, ему часто доставалось от сверстников - у детей
чувства более первобытные, животные, и задеть слабого, а не сильного - в
природе первичных вещей. Сначала Саша плакал, боялся выходить на улицу, в
средних классах как-то приспособился, и уже в десятом, с большим
опозданием, я поняла, что он научился приноравливаться к сильным,
соглашаться с ними всегда и во всем.
Я это глубоко переживала, затем успокоилась. В университете были
иные, братские, нравы, в третьей комнате он числился гуманистом и
добряком, и вовсе не потому, что я его мать. Но вот приспосабливаться не
разучился.
Он прилип к Ирине, как настоящий теленок, начисто забыв обо мне.
Привязчивость - доброе чувство, но только в том случае, если не ранит
других. Привязчивость Саши ранила меня, но я молчала. Из комнаты молодых
слышалось воркование, я перехватывала взгляды Ирины, уже не ликующие, а
изнуренные, вполне естественно - ревновала и без конца думала о том, что
привязанность к одному может обернуться предательством по отношению к
другому, а после и к самому себе. Слишком привязчивые люди быстро
надоедают.
Они были полной противоположностью друг другу. Саша учился на
физическом, но по характеру оказался гуманитарием - уж я-то навидалась их!
Неорганизованным, необязательным, ленивым, не выполняющим заданий к важным
семинарам. Но ведь точные дисциплины не терпят провалов! К третьему курсу
он захромал по всем предметам и едва, на троечку, да и то за счет
материнского авторитета, наконец защитился, вызвав мой облегченный вздох.
Ирина училась на филологическом - испанский язык и литература, - но
отличалась математическим складом ума и какой-то металлической логикой.
Была отличницей, без конца читала книги на испанском, дважды за три года
жизни под одной крышей со мной проштудировала в подлиннике "Дон Кихота", и
мне казалось, великий роман помог ей до конца овладеть донкихотским
характером Саши.
В ее учении был какой-то тракторный напор, мужская мощь и адово
терпение. Теряя справедливость, я называла про себя ее упорство
крестьянским, хотя к крестьянству Ирина не имела никакого отношения, и
вместо того, чтобы радоваться успехам невестки, боялась их.
Великая вещь - бабья интуиция! Боялась я ее успехов, чувствовала,
забьет она Сашку, забьет, как забивает крыльями сильная птица слабую, и
тогда всему придет конец. Всему!
Кто бы знал мою молодость, кто бы знал, как достался мне Саша при
больной-то Але!
После смерти Женечки, моей незабвенной, несчастливой, любимой
сестрички, тут же свалился Саша. Я привела его из детского сада,
вернувшись с похорон, он был весел, по крайней мере обычен, а к вечеру
полыхал, как огонек, я меняла ему компрессы, хватала на руки маленькую
Алю, слышала ее мычание и рыдала, рыдала, давясь своей бедой. Господи! За
что такое! Я одна, с двумя детьми, Аля навеки больна, Женечка, как ты
могла!..
Саше было три года, когда не стало Женечки, и он перенес странную,
многодневную, без диагноза, лихорадку, будто, не в силах понять умом,