"Альберт Анатольевич Лиханов. Деревянные кони " - читать интересную книгу автораприходилось доставать бумагу и черкать быстро карандашом. Нет, что ни
говори, такие таланты даются не каждому, такому не выучишься, это от рождения или от бога, как говорила бабушка. К Васькиной чести надо сказать, что он своим удивительным талантом совсем не гордился и даже, напротив, жаловался мне, что в деревне к нему все приставали - главный бухгалтер приходил с какими-то большими листами и вечера напролет его мучил. А уж про ребят, если у кого не выходили задачи, и говорить нечего. Из-за этой его непонятной даже ему самому способности Ваську и отправил председатель в город на курсы, хотя стремление в жизни у него было совсем другое. Васька мечтал стать конюхом. Иногда мы с ним уходили погулять, шлялись по мокрым осенним тротуарам под шелест мелкого дождя, и Васька, не понижая голоса и не стесняясь прохожих, толковал мне, какая лошадь бывает каурая; это я у него требовал объяснить, как понимать надо "Сивка-бурка, вещая каурка". Говорил про лошадиные хитрости. Оказывается, и лошадь хитрить умеет: брюхо надуть, когда ей седло надевают, а потом его на полном скаку сбросить. Говорил, что поить коня после долгого бега нельзя, что, когда лошадь куют и забивают ей в копыта железные гвозди, чтоб подковы держались, ей не больно, и всякое такое. Васька говорил кратко, одними восклицательными предложениями, но как-то очень азартно. И после нескольких таких прогулок мне ничего на свете не хотелось больше, чем покататься верхом на лошади. - Скачешь! - громыхал он на всю улицу. - Скачешь! А она! Крупом - брык! И летишь через голову! А сама! Отойдет в сторону и травку хрупает! И Васькино круглое лицо в такие минуты сияло, белки глаз страшно блестели, и весь он был какой-то отчаянный. - А ты пахал на лошади-то? - спрашивал я с интересом. - Но! - кричал он с удовольствием. - И запрягать умеешь? Васька гулко хохотал, удивляясь моей безграмотности: - Да я же у конюха помощником работал, дурелом ты этакий! Все делал, что надо. И корму задавал, и поил, и драил, и навоз убирал. Однажды вечером мы шли с Васькой по полутемной улице, и вдруг по булыжнику навстречу нам зацокали копыта. Это ехали золотари. Пять или шесть лошадей тащили бочки, копыта выбивали о булыжник искры, черпаки длинными ручками волочились по мостовой, колеса дребезжали и грохали. Я зажал нос - мы всегда так делали, когда встречали золотарей, - а Васька стоял не шевелясь. Обоз проехал, понурые лошади скрылись в глубине квартала, а Васька все не шевелился. - Айда! - сказал я, трогая его за рукав и все еще зажав нос: аромат стойко держался в тихом воздухе. Но Васька будто не слышал меня. Он глядел в темноту, туда, где исчезла грохочущая колонна. - Растуды твой! - сказал он вдруг печально. - Городская-то лошадка, а! Уж и забыла, поди-ка, какая травка! Как поваляться-то можно... Провоняла вся... Охо-хо-хо! - вздохнул он по-стариковски. - Да нежели так можно? |
|
|