"Альберт Анатольевич Лиханов. Деревянные кони " - читать интересную книгу автора

обвязанную у горловины грубой веревкой, - положил его на оградку
дебаркадера, облокотился, щурясь на всплескивающие серебряные волны.
- Ну вот! - сказал он, не оборачиваясь ко мне. - Ну вот и половодье!
- "Половодье"! - передразнил его я. Нет чтоб сказать чего-нибудь
такое. Пиши, например, и так далее. Но Васька ничего не чувствовал.
- Ох, работенки щас! - сказал он с видимым удовольствием, косясь на
меня. - Невпроворот! - И снова отвернулся, будто решив, что я его не
пойму. А я и не понимал. И злился еще.
Сам не знаю, почему злился. Может, оттого, что чувствовал: мы с
Васькой словно два путника на дороге. Ходко шагают оба, но один все-таки
быстрее идет, размашистей. А второй, как ни старается, настигнуть его не
может. И тот, кто отстает, не виноват, и тот, кто уходит вперед, - тоже не
виноват, хотя оба уговорились вместе идти. Вместе-то вместе, да не
выходит. Вот я и злился.
Катер, пыхтя, словно уставший старик, подвел паром к дебаркадеру,
перевозчицы метнули канаты, надсадно заскрипели деревянные борта, и с
парома стали съезжать подводы, газогенераторки, сходить пассажиры, на
место которых потянулись другие подводы, другие газогенераторки, чадящие
синим дымом, и другие пассажиры.
- Ну, давай пять, - сказал Васька, улыбаясь мне, будто настала самая
радостная в его жизни минута, и вскинул мешок на плечо.
- Держи, - стараясь не расхлюпаться, ответил я в тон ему и протянул
руку.
Я думал, что он что-нибудь скажет все-таки в последнюю минуту, но он
взял мою ладонь, внимательно посмотрел на меня своими прозрачными глазами,
тряхнул руку три раза и натянул поглубже на лоб фуражку.
- Пока, - сказал Васька и больше ничего не прибавил, а повернулся и
пошел скорым шагом по хлипким мосткам.
Паромщицы перекинули канат назад, катер гуднул прерывисто и устало,
потянулся изо всех сил вперед, вытащил из воды стальной трос, который,
расправляясь, задрожал, как струна, если ее сильно дернуть, - и паром
отодвинулся от дебаркадера.
Я увидел, как Васька снял фуражку и помахал мне.
- Буду в городе - зайду! - крикнул он хрипловатым своим баском и
опять надел фуражку, сложил руки на барьере и уже не махал, не кричал -
просто смотрел на меня, и все, пока река не разделила нас...
И вот теперь я лежал в траве, сдувал одуванчики, и как-то нехорошо
было у меня на душе. Плохо мы простились с Васькой. И не объяснишь, почему
плохо, а плохо. Мне все казалось, будто я что-то забыл.
Где-то что-то забыл.


* * *

Тобик крутился в траве, клацал зубами, гоняясь за своим хвостом,
потом прижимал уши к затылку, замирал и срывался в кусты за бабочкой или
толстой мухой, безмятежно тявкая и веселясь.
И когда он затявкал дольше и громче - так он обычно лаял на чужих, -
я даже не обратил внимания. Подумал, что, может, бабочка ему какая-нибудь
особенная попалась. Или схватил стрекозу, шелестящую крыльями, а она