"Альберт Анатольевич Лиханов. Кикимора " - читать интересную книгу автора

впервые подумав про Мирона: вот кто Кикимора-то!
Мирон болел недолго, к Октябрьским праздникам был на ногах и с самого
утра уже бродил, неуверенно пошатываясь, сильно пьяный. Дворник, истопник,
извозчик, он должен был по праздникам вывешивать флаги. Я видел, как он
прихватил лестницу, долго приставлял ее к железным держалкам, куда втыкают
флаги, и ожесточенно, с яростью вворачивал в них древко, приговаривая
довольно громко: "И-иэх! И-иэх!", будто ему было тяжело.
Я долго околачивался во дворе и сквозь дырчатый забор хорошо видел,
как разворачивались события.
Пошатавшись по двору, Мирон исчез в поликлинике. Потом дверь
откинулась нараспашку, и на улицу выскочила Полина. Я крикнул ей что-то
приветливое, но она лишь слабо махнула рукой и ушла со двора быстрым шагом,
низко опустив голову, будто не хотела, чтобы я видел ее лицо. Странно:
праздник, а она какая-то пришибленная.
Через полчаса в распахнутой двери появилась Захаровна. Наспех одетая,
она хромала и постанывала. Заметив, что я смотрю на нее, Захаровна смолкла
и неровным шагом исчезла вслед за Полей.
Я собирался было уходить, как вдруг появился Мирон. Он едва не
скатился со ступенек, но все же удержался, гортанно всхлипнул и подошел к
дровам. Возле нашего забора, с той стороны, грудились распиленные чурбаны.
Мирон принес колун, поплевал на руки и вдруг стал раздеваться - скинул
телогрейку, рубаху, нательное. Лицо и шея у него были красные, точно
опаленные, а грудь белая, будто бумага, и на спине бурыми кругляшами
виднелись пятна от банок. "Надо же, еще недавно болел, - подумал я, - а
теперь разделся. Простынет!"
Мрачно подвывая, Мирон схватил колун и начал крошить чурбаки в
поленья. Он не просто колол дрова. Он будто рубил кого-то, при каждом ударе
смачно матерясь.
- Эх, трам-тарарам!..
- Ых, твои дети!
- Ек-якорек!
Я стоял развесив уши. Немало чего порочного и не достойного детского
уха слышал я в нашем городке военной поры, а таких звукосочетаний слыхивать
все же не приходилось.
- Ах, вас-нас, матрас! - изливался Мирон.
- Ить-вить-растудыть!
Был он сильный, несмотря на впалую белую грудь, а сегодня еще и
яростный - видать, из-за вина, - и поленья отскакивали от чурбаков, точно
семечки, иные высоко подлетая, будто норовя Мирону в лоб за его злость и
словечки.
Я думал, он не видит меня, раз напился, но извозчик вдруг обернулся ко
мне и крикнул с такой страшной яростью, что я съежился:
- Чаво уставился? Аль не видал?
Серая борода его топорщилась лопатой в мою сторону, глаза сверкали
взаправдашней и непонятной мне ненавистью. Я растерялся и проговорил в
ответ:
- Здрасьте!
- Здравствуйте - не хвастайте! - зарычал Мирон, руганулся многоэтажно
и неслыханно и жахнул колуном по чурбану - будто меня убивал. -
Здравствуйте! - крикнул он, снова вскинул колун и бухнул по деревяшке. - Не