"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Где-нибудь классе в третьем на него накатила подозрительность. Ему
пришла в голову мысль, что тетя Даша просто надувает местных простаков и,
перед тем, как выйти в залу и прислониться, пригорюнившись, режет лук.
Слезы, как известно, от чистки лука сразу не проходят, вот она и
разыгрывает сцену.
Он стал приходить чуть раньше, чем все, усаживался поближе к
раздаточному проему, чтобы видеть, кто и чем занимается на кухне, но
подозрения его не подтвердились: тетя Даша, перед тем, как выйти к едокам,
лук не резала.
На самое малое мгновение Кольча тогда как бы усовестился, впрочем, это
было уже чувство, а они росли в бесчувственном мире, так что скорее всего
он испытал краткое неудовольствие, признание своей ошибки, опровержение
предположения.
Себя он не укорил, хотя ведь тетя Даша выделяла его. Иногда она
присаживалась к нему на освободившееся рядом место, вздыхала, облокотясь,
смотрела на него жалостным взглядом и чаще всего на разные лады повторяла
одну и ту же мысль, что, дескать, вот ведь кормит она Кольчу всю его
здешнюю жизнь, начиная с трехлетнего его возраста, и, таким манером, все
его существование помещается в ее поварской стаж. При этом она предлагала
Кольче добавки, и он, когда было что-нибудь вкусненькое, от нее не
отказывался.
Лишний там стакан киселька или еще полкотлетки, особенно когда подрос
и аппетит порой разыгрывался просто волчий.
От него, от Кольчи, в ответ говорить ничего не требовалось, он всегда
ел молча, изредка взглядывая на тетю Дашу своими льдистыми, светло-серыми
глазами, не выражающими ответной благодарности или каких-либо душевных
чувств.
Эти проявления внимательности отнюдь не перевели бы тетю Дашу из
разряда живых вещей в человеки, если бы не еще одна ее особенность.
Вечером, после ужина, она уходила с тяжелыми сумками в обеих руках.
Лучше всего она ощущала себя при этом зимой, в сумерках, но летом ей было
явно не по себе. Да еще когда есть такие, как Кольча.
Время от времени он караулил тетю Дашу и вставал у нее на пуги. Стоял
молча - и просто смотрел. Тетя Даша отворачивала взгляд, разглядывала ничем
не примечательные стевы интерната, а летом глядела под ноги и, увидев
Кольчу, убыстряла свой мелконький, семенящий шаг.
Эту свою забаву Топорик приобрел все в том же третьем классе, но тогда
он здоровался при пересечении с поварихой. Она ему щедро улыбалась,
полагая, что он еще мал разбираться в незримом, подозревать кого бы то ни
было, а уж тем более судить.
Но по мере того, как Кольча вырастал, здороваться он перестал, ведь
это было смешно, они же виделись за день как минимум три раза - на
завтраке, обеде и ужине, а часто тетя Даша еще и присаживалась к нему,
излагая одну и ту же, лишь словами отличающуюся теорему, да еще и подносила
добавку, так что здороваться вечером было глупо. Он просто стоял и просто
смотрел, сунув руки в карманы, молчал, а про себя думал безответно все о
том же: можно ли искренне жалеть его и других и тут же воровать.
Что воровать тетя Даша имеет полное право, ни Топорик, ни кто другой
среди интернатовцев не сомневался, да и само это слово "воровать" никак не
вязалось с толстой и слезливой тетей Дашей. Она готовила еду и брала для