"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

ли рыгнул, негодуя нутром, - только далее торговка осеклась и уж про блок
каких-то там памперсов благоразумно промолчала. Так что они не фигурировали
даже в проекте бумаги, которую начал было составлять милиционер. Баба же,
внешне до странности смахивающая на интернатовских мамашек, перетрусила
непозволительно нескромной малости своих потерь, завлекла мента в киоск,
затолкала ему, не встречая особого сопротивления, во внутренние карманы
шинели пару бутылок "Смириов-ской", а проект акта порвала своими руками,
сильно извиняясь за доставленное беспокойство. Старшина, повторим, был
человек и удалился с достоинством, успокоенный, что более по таким мелочам
обеспокоен не станет.
Так что ни дело не возбуждалось, ни подозрения ни на кого не пало,
кроме разве анонимных алкашей, которых развелось по всей державе
видимо-невидимо.
До интерната не дошла даже отдаленная весть об этой мельчайшей краже,
и никаких признаков, связывающих интернат с каким-то ничтожным киоском, не
наблюдалось. Правда, той же ночью Топорик ходил в туалет и там задержался,
но никто этого заметить не мог, ибо ребята спали по обычаю, как усталые
щенки, без задних лап. Зоя же Павловна, дежурившая по графику, тихо
смоталась домой, к своим собственным деткам, в нарушение всех и всяческих
инструкций и просто здравого смысла: ведь случись, к примеру, в ее
ответственное дежурство по спальному корпусу пожар, получила бы она на
полную катушку и уж долго не увидела бы своих любимых девочек.
Но пожары не случались, и не одна Зоя Павловна уматывалась на полночи
домой, не закрыв, ясное дело, на запор входную дверь - ведь она запиралась
на засов исключительно изнутри, - а лишь плотно ее притворив.
Узнай, конечно, Георгий Иванович о таких номерах воспи-талки, ее бы
вытурили вмиг, но уж слишком доверялся он своим подручным, а те, по
негласному взрослому сговору, хвалили друг дружку, отчитывались перед
долговязым директором о большой воспитательной работе во внеучебное время,
рисовали индивидуальные планы, украшенные розочками и ромашками, а жалобами
на детей и рассуждениями вслух на педагогических советах сообща складывали
единую мозаику преодолеваемых ими проблем, которых на самом деле не было,
зато замалчивали или же не замечали сами того, что угрожало.
Что в этом особенного! Так часто и бывает в жизни. Истинные беды не
хотят замечать, отметают их, чтоб не тревожили, а при явной опасности ведут
себя по-страусиному, зарывают голову в песок, чтоб не видеть
приблизившегося ужаса. И разве это только в интернате?
Словом, дети, знавшие даже самые тайные повадки своих попечителей,
умело пользовались этим в своих интересах, и Коля Топоров исчез, точно
рассчитав нужное ему время.
Наутро он проснулся, как обычно, по команде, поднялся, умылся, в
столовой завтракал под приглядом бдительной тети Даши, а дня через четыре
разделил между Макаркой, Гошма-ном, Гнедым и самим собой, Топориком,
шоколадный батончик без обертки, и когда ребята, не особенно напирая,
спросили его, уж не "Сникерсом" ли он их угощает, подразумевая следующий
немой вопрос - где взял? - Кольча ответил им, что это вовсе даже "Марс", а
его самого угостил добрый дядька, неведомый ему лично, которого он попросил
на улице закурить.
- Бывают же добрые дядьки! - вздохнул Гошман, и остальная публика
завздыхала вслед за ним, с чем Топор охотно согласился, как всегда кратко и