"Виктор Лихачев. Кто услышит коноплянку? [H]" - читать интересную книгу автора

- Ты за порог, а я уже скучаю. Эти немцы, сама знаешь, народ хоть и улыбчивый, но по душам с
ними не поговоришь. Слушай, у меня новость отличная. Гольдберг мне звонил, он внимательно
слайды посмотрел...
- Оля, я тебе перезвоню, у меня...
- Плохо слышно? Повторяю, Гольдберг на слайдах картины масловские посмотрел. В восторге.
Заказал десять штук. Пиши...
- Оля, я...
- Взяла ручку? Номер один: "Волжский берег", номер два "Портрет жены". Записываешь?
- Записываю. - Софья стояла босая на полу и писала что-то на листке, с трудом соображая, что она
делает и о чем идет речь. - Все?
- Нет, еще икон приготовь. Гюнтер говорит, ну, Гольдберг этот, что у него какой-то русский
бразилец несколько штук купил, еще просит. Поняла?
- Да, да. У меня есть кое-что. Что еще?

Глава седьмая

- Иван Прокофьевич? Ой, простите, мне всегда вас Иваном хотелось назвать. Михаил
Прокофьевич, можно к вам?
Киреев сразу вспомнил этого человека. Когда года два назад он работал в журнале "Земля
Российская" (журнал, правда, быстро прогорел), в редакции служил курьером и этот парень. Звали его
не то Алексеем, не то Ильей. Был он, как говорят обычно, странный. Говорил мало, и то - если
спросят, чаще сидел в уголочке корректорской и ждал поручений. Редактор взял его на работу из
уважения к отцу - известному ученому. Алексей или Илья был в детстве чуть ли не вундеркиндом, а
потом у него что-то случилось с головой. Зачем он, интересно, пожаловал?
- Чем, прошу прощения, обязан?
- Меня Арсением зовут. Помните, мы с вами в "Земле"...
- Конечно, помню. Вас кто-то послал?
- Да нет. - Сухой прием смутил Арсения. Улыбка погасла. - Я поздно, да? Вчера повстречал
одного нашего общего знакомого, он мне сказал, что вы заболели серьезно, говорил, что зайти к вам
собирается... Я вот тоже... решил зайти. Но если не вовремя, я пойду, только торт, пожалуйста,
возьмите.
Кирееву стало стыдно. Единственным из всех, кто его навестил, оказался этот паренек, с которым
они за все время работы и двух слов друг другу не сказали. Торт принес, а он его в дверях
допрашивает.
- Заходите, пожалуйста. Я как раз чайник ставить собирался.
- Не помешаю, правда?
- Правда. Так кто вам про меня сказал? - спросил Киреев гостя, когда тот, приглаживая вихор,
присаживался в кухне на стул. Во всем: в каждом движении, даже в том, как Арсений сел на самый
краешек стула, словно на нем уже сидел кто-то, - была видна крайняя застенчивость.
- Он у нас в журнале за политику отвечал. У него еще бородка такая аккуратненькая была, как у
испанского дворянина.
- Понятно, Добышев. А откуда ему про меня известно?
- Не знаю. Слухами, наверное, земля полнится. Говорит, что придет к вам. И я тоже... решил
навестить.
- Арсений, только давайте договоримся: никаких сочувствий. Жалеть меня не надо. А за то, что
пришли, - спасибо.
- Во славу Божью, - быстро ответил Арсений, но потом тут же поправился, будто сообразив, что
сказал не то и не в том месте. - Пожалуйста, мне не трудно было это сделать.
Они пили чай, Арсений рассказывал о своей новой работе - такой же незначительной и
малоденежной, как и прежняя. Киреев, к своему удивлению, почувствовал, как незаметно отступила