"Виктор Лихачев. Кто услышит коноплянку? [H]" - читать интересную книгу автора

стали говорить о том, что народ сейчас предков своих не знает. Ну он и рассказал, что Рыбины были
уважаемыми людьми в Старгороде, а его отец церковным старостой избирался. Рассказывал, что
настоятель собора в нашем доме частым гостем был.
- Икон, наверное, в доме много у вас? От прадеда.
- Да что вы! Время, сами знаете, какое было! Отец партийный. Хотя...
- Что?
- Одна икона у деда была. Он редко ее из сундука доставал. У нас в сенях сундук стоял. Там всегда
рухлядь старая хранилась. И икона лежала. Мой брат, помню, предложил деду икону продать. Тогда
на них мода началась, если помните, но дед чуть палкой не побил брата.
- Запретил продавать?
- Сказал, что это - реликвия семейная. И чтобы мы оба о продаже и думать не смели. Ни сейчас, ни
когда вырастем.
- И что дальше?
- В восемьдесят седьмом брат женился, деньги нужны были. Отец кое-что из старого хлама - книги,
посуду, икону эту в антикварный магазин свез. Отец с братом хотели денег побольше получить, особо
они на икону рассчитывали. А оценщик за все про все сущие копейки предложил. Отец взбеленился.
Ладно, говорит, горшки - они и есть горшки. А икона древняя, семейная. Продавец ему возражает,
откуда, мол, мне знать, может быть, краденая икона. Я, говорит, не хочу за сбыт краденого сидеть.
Отец кладет все привезенное обратно. Продавец чувствует, что икона от него уплывает, "сменил
пластинку". С риском для себя, говорит, возьму. И добавлю пятьдесят рублей...
Неожиданно Воронов обратился к Софье:
- А тебе интересно, что я тут рассказываю?
- И даже очень. Но... Чуть меньше бы подробностей, а?
- Ты права. Я про эту икону могу часами говорить. Закругляюсь, хотя подробности, поверь мне,
любопытны. Отец Рыбина икону все-таки продал. Но здесь мистика какая-то начинается. Икона словно
покидать Старгород не хотела.
- Но сейчас-то она в Москве...
- В Москве, у меня. - И вдруг неожиданно Воронов будто погас. Глаза разом потухли,
возбужденность сменилась привычной для Сони сухостью, голос обрел привычную ровность:
- Странная штука жизнь. То дело, которое нам доставляет радость, мы называем дурацким словом
"хобби", и мечтаем выйти скорее на пенсию, чтобы оставить, бросить проклятую работу и...
- А ты не рано о пенсии заговорил, Смок? - перебила его Соня.
- Не знаю, не знаю. Устал я, очень устал. А работа у меня оказалась такая, что не знаю, доживу я до
пенсии или нет.
- Ты пугаешь меня...
- Не обращай внимания. "Короче: русская хандра им овладела понемногу". Хотя... в моем
положении надо быть готовым ко всему. - Воронов поднял руку, предупреждая встречный вопрос
племянницы. - У меня небольшие... скажем так, неприятности, но я, надеюсь, улажу их быстро. Они
- молодые да нахрапистые, а я - старый и злой.
- И еще мудрый. - Соне отчего-то захотелось увести дядю от мрачных мыслей. Тем более ее уже
стали пугать эти неизвестные "они".
Но Владимир Николаевич словно не услышал племянницу.
- Сопляки. На готовенькое пожаловали. Точь-в-точь по старику Крылову получается: я каштаны
собирал, жарил, из огня достал, а они пожаловали, кушать им подавайте. Подавятся! Но умный
человек, Соня, всегда должен быть готов к худшему. Ты моя единственная наследница. Все денежные
вопросы я утряс давно...
- Смок...
- Я же говорю, это крайний вариант. Мой адвокат в курсе дела. А вот про икону... Про икону,
Сонюшка, никто знать не должен. Считай, это мое благословение тебе. Гроза пройдет, я ее заберу -
все равно когда-нибудь твоей будет, а потом детей твоих. Пока же у тебя ее оставлю... Дней через