"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автора

тыкает, прямо на ты:
- Это ты меня записал?
- Обождите, гражданка...
- Не гражданка, извиняюсь, а законная жена по церковному браку... а что
в комиссариате вписались, так сорок аршин материи на улице не лежат...
- Вот и пойдёте дрова разгружать.
- Это я-то пойду? Нет, милай, скорей ты три раза издохнешь, чем я
пойду... Я своё дело для республики сделала. Это что, видишь? Да ты
потрогай, не бойся... видел? Ребёнок советский у меня в брюхе сидит - тоже
на работы пошлёшь? Нет, брат, я в женскую лигу прописана,- и такое пойдёт
нести, что во рту даже скиснет.
А другой придёт, кого на пилку назначил, да такой мандат развернёт, что
в глазах сине станет: и насчёт, чтобы вне очереди, и чтоб содействие
оказывать, и насчёт прицепки нагона, и насчёт прямых проводов,- так зарябит,
точно товарный перед носом проходит. Так вот день промотаешься, супу
вобляного в череду поглотаешь - и уж пожалуйте на северный полюс, в будуар
истопленный, с розовыми цветочками. Сядешь на льдину, ноги н катанках
подожмёшь, воротник поднимешь - и пошёл водить синим носиком по бумаге
разграфлённой: кого куда на работы. А на полюсе южном мистер Джекобс на
жёрдочке качается, клювом стучит, довольный,- разомлеет, как гаркнет "Боже
царя храни", прямо с выражением монархическим,- а уж если птица глупая
распевает, значит, есть, кому обучать.
Со спецом, хоть и ещё теплее живёт, ничего не сделаешь: знает, как
Россию спасти, и опять со многими близок, машину за ним присылают,
приходится терпеть, пока всех его знаний по ниточке не выдернут,- а насчёт
генеральши бывшей определённо заявить куда следует, что по вечерам
неизвестно кто распевает в комнате генеральшиной "Боже царя храни". Конечно,
обвинение тяжкое, свидетелем подкреплённое,- Цинцинатор вечером чай с
киевской балабухой пил, ворот расстегнул, глаз щурил, силу свою знал,
ухмылялся; сосед дезертирный по моржовому своему положению на льдине по
волнам разграфлённым плыл по-эскимосски, один нос синий высунув: за
генеральшей приехали, вежливо попросили следовать впредь до выяснения.
Генеральша перед отъездом к Цинцинатору зашла, умоляла: впредь до выяснения
полной её невинности, ключ от комнаты сохранить, ковчег оберечь, мистера
Джекобса взять к себе на пропитание. Цинцинатор обещал солидно, сочувствия
не выказывал: человек тонкий, политический.
Генеральшу повезли,- утром шпанская в комнате нетопленной вылезла
вялая, по стеклу полазила сонно, к вечеру рядом с чёрной на подоконнике
легла брюхом кверху, паук с паучихой в гамаках уснули, лапки скрючили. В
ковчеге окна муаром затянуло,- Цинцинатор мистера Джекобса по беспокойству
характера выставил,- мистера Джекобса, ерошенного, холодного, сосед справа к
себе перевёл, на северный полюс,- вечером, когда плыли оба на льдине, таким
словам обучал, что мистер Джекобс только плёнки белые морщил,- вовсе смолк,
постарел, старое выученное позабыл: да только раз утром вдруг гаркнет такое
многословное, что сосед даже в постели плавучей присел, по ляжкам себя
хлопнул.
Генеральшу в пении обвиняли монархическом,- генеральша всё разъяснила,
что сама отроду не певала, голосу не имеет, а поёт мистер Джекобс, и отучить
его никак невозможно, сколько ни билась. Генеральшу на двенадцатой день
выпустили, даже пожалели: - Из-за птицы глупой такая неприятность,-