"Вл. Лидин "Повесть о многих днях"" - читать интересную книгу автора

колеса вертелись, станки обтачивали ручки костылей, палки для носилок.
Рабочим об'явили - считаются военными, работать ночью и днем: иначе в
окопы. Заводы гудели, сало стекало в жолоба, светленькие пульки падали
под стекло, отвешивались, прыгали в желобки. Адвокат приезжал утром, на
фуражке его был красный крестик. С красными крестиками, со шпорами ходи-
ли Медынцев, Знаменский, Кнорре - ездили на фронт в поездах, заведывали
банями, летучками. Летучки стояли в фольварках - все было хозяйственно:
денщики, повара, кони. Помещики управляли, ездили с докладами, катались
верхом, играли в преферанс - были осени прозрачные, в перелесках буко-
вых; зимы теплые - под треск печурок; впереди на взгорье лежали окопы:
заброшенные, с водою; тяжелое чрево висело над леском, в корзиночке си-
дел человечек, наблюдал.
С фронта приезжали в Москву: на неделю - пожить, встряхнуться, ще-
гольнуть выправкой, обветренным лицом. В клубе, между столиков с ужинаю-
щими, между розовых лысин, розовых плеч, проходили щеголевато. Медынцев,
Знаменский вместе с Мэри, Виргинией Кнорре, полнобедрой, бездетной; из
клуба ехали: везла Мэри. На извозчиках спускались бульварами: бульвары
подсыхали: в сухих ветках, под ветром мартовским. На Трубной, голой,
блистающей, свернули в переулок, ехали мимо лавок татарских; у ворот,
кисло пахнущих, вылезли, пробирались по грязи, по черной лестнице со
спичками взбирались долго: на четвертом этаже отворил китаец, Мэри узнал
- впустил. В конце коридора, в большой комнате, на полу, на грязных тю-
фяках, лежали, улыбались блаженно, томились, втягивали серый дым опия:
Крушинский, другие - знакомые по вернисажам, ресторанам, премьерам.
Комета всплыла без четверти час ночи, марта 27-го: жемчужно-алая, об-
висшая хвостом, стала: над окопами, полями. Солдаты вылезли, глядели,
крестились. Комета стояла до утра, пока ободняло; в сиреневом тумане та-
яла, меркла, исчезла. Ко дворцу депутаты спешили: подходили с портфеля-
ми; под'езжали на извозчиках. В кулуарах, залах двухсветных совещались,
гудели, постановляли требовать, - автомобиль министра, зелено-серый,
сворачивал от Аничкова моста: в портфеле министра лежала бумага - депу-
таты распускались, во дворце будет летний ремонт, реставрация.
В новой премьере Зоя Ярцева играла, о ней снова писали, - бледная от
весны, мучительно-близкая, отчужденная, изменчивая, актера Русланова
терзала, приближала, отталкивала: ночи безумия, страсти сменялись днями
враждебными, отчужденными. Русланов терзался, сгорал, ревновал. На пятой
неделе поста он шел с ней вдоль по Пречистенскому; деревья набухали поч-
ками; лед прошел. Измученный, неверящий, он смотрел сбоку на легкий про-
филь, улыбку, к кому-то обращенную: любовь, ненависть, ревность вскипали
в нем. У Храма Спасителя, возле каменной набережной, спросил ее, кого
она любит. Зоя, усмехаясь, ответила - не его, кого - не знает сама. Он
схватил ее в два прыжка, ударил ножом в бок: Зоя рванулась, крикнула,
опустилась, крикнула, что любит другого. Минуту он стоял, смотрел вслед,
затем нагнал ее в два прыжка, ударил ножом в бок: Зоя рванулась, кракну-
ла, опустилась. Встав на колени, он целовал ей руки, мертвеющее лицо,
молил о прощении, - бок ее теплел, намокал. Через день в часовне она ле-
жала - белая, с точеным носом, все узнавшая; из газет пришли фотографы,
шипели магнием, щелкали затворами. В газетах писалось об убийстве сенса-
ционном.
Рязанские, самарские сидели в окопах, забытые, голодные; министра