"Владимир Личутин. Вознесение ("Раскол" #3) " - читать интересную книгу автора

Часть первая

Глава первая

Царица Марья Ильинична запомирала.
Знать, послабли обручи, рассохлась утробушка, занедужила от многих
родин; ведь каждое дитятко, напитываясь под грудью материнским соком, один
за другим потиху испили из нее жизненные силы. Вроде бы только давече
выкрикнул рында от переграды Красного Крыльца сердечную радость: де, восьмой
дочерью Евдокией пожаловала матушка великого государя, и тем же днем
выкатили на Ивановскую бочки с пивом и медом да раскинули по цареву тесовому
помосту, что тянулся через волглые снега от Дворца к Успенскому собору,
обильный кривой стол со всякой снедью, чтоб всякий простолюдин мог
попотчеваться и принять чару на грудь; еще вроде бы и колокола не утихли на
Иване Великом, и звоны, вплетаясь в воздушный аер, покойно потекли в дальние
укромины Руси с благой вестью, - а уж ныне зеркала завешаны черными
портищами, и свечи возжены пред младенцем; едва продрав глазенки, отплыла
безгрешная в райские кущи...
К матери с худой вестью не прихаживали, чтоб не всколебать ее горем, но
огневица, восьмая иродова дочь, змеей-медянкою втянулась в прорешку
Теремного окна, вроде бы плотно затянутого в частую медную ячею, и улеглась
в Марьюшкиной родильнице, смертно прокусив боевую жилу. Дворцовый лекарь
Данилко Жид потчевал немецким аптекарским зельем, полагал льду на живот,
поил и корнем барбариса, и настоем кровохлебки и зверобоя, но не смог унять
точащуюся кровицу. Лекаря Давыдку Берлова из Немецкой слободы срочно
скликали на Верх: тот давал царице вернейшего снадобья от кровотечи -
вкладывал в хладеющую влажную ладонь государыни египетскую яшму,
серо-зеленый в красных брызгах камень, потуже сдавливая в безвольной
царицыной горсти. Но и самохвал Давыдко не помог. Тогда поскочили верховые
боярыни к дворцовым нищенкам, что жили в нижней клети под Красным Крыльцом,
притащили их в спальный чулан к Марье Ильинишне. Богомольницы поили хворую
освященной крещенской водою с серебра, да трижды окатывали накрест из
чудотворного жбанчика, да смачивали грудь против сердца заговорной ключевой
водою, нашептав на нее и вкинув в мису горячих угольев, печины и щепоть
соли. Но... пришла беда - отворяй ворота; воистину от смерти не убежишь; и
коли Господь попустил, своею кровью умоешься. Обложили царицу хлопковой
бумагою и послали юного стольника звать государя.
Алексей Михайлович прошел в царицын Терем тайным переходом через
домовую церковь; этим путем почасту бывал государь, чтоб любить супружницу;
он вступил в опочивальню с какой-то дрожкой опаскою, так вкрадчиво, что не
скрипнули жиковины неприметной дверцы, обтянутой обойной кожей. Встал у
задней грядки кровати, ухватившись за резную соху полога, и сквозь пенное
облако цветастой кисеи вгляделся в призрачное лицо жены, глубоко утонувшее в
наволоке. Когда-то смуглое, кровь с молоком, скуластое лицо жены вдруг скоро
вытончело, заострилось, и смертная белизна щек сравнялась со сголовьицем.
Прежде изумрудистые, такие любимые глаза жены стали какого-то крапивного,
перестойного цвета, и в них застыла смутная талая полуулыбка. Царица вроде
не видела мужа, она не снимала взгляда с подволоки, где художной рукою были
выписаны страстные муки Христа; вялые, горестно полуопущенные губы
пришептывали беззвучно Исусову молитву. Сердце государя вздрогнуло и