"Владимир Личутин. Любостай" - читать интересную книгу автора

Братья плачут: "Вай-вай, какой ты был хороший сын для нашей матушки, какой
верный супруг для своей жены Кати, какой ты добрый был и всеми любимый
братец! Миша, - говорят старшему сыну, - твой отец так любил этот перстень.
Надень его на палец". Миша подошел. А отец лежит в доме девятый день и весь
распух. Стал напяливать бриллиантовый перстень на палец, а кожа уже
потрескалась и течет. Превозмогая ужас и отвращение, надел. Заплакал,
смуглый, кудрявый, с длинными карими глазами и слегка вывалившимся над
ремнем брюшком. Отошел от отца к двери, мелко крестясь, но дядья настигли,
вернули, говорят: "Миша, дай клятву, что будешь мстить. Миша, ты должен
кровью отомстить за отца".
И вот сняли цыгане церковь. Служил архимандрит. Цыганский князь,
пронзенный двумя пулями, лежал в богатом резном гробу, на пальце сиял
бриллиантовый перстень. Однодворец-цыган, что наблюдал за панихидой, не
сводил с перстня взгляда. Братья плачут, родня скорбит. Однодворец подумал:
"Не успеют похоронить дядю Яшу, из-за этого перстня могилу перевернут и гроб
изрубят". Приблизился к скорбящим братьям, шепчет на ухо: "Надо снять
перстень от греха подальше". - "Ай на-на, никак. Родной братец так любил
этот перстень".
Стоит цыган, жалко князя. Снова приблизился, шепчет: "Надо снять. Дайте
брату в могиле спокойно лежать".
Разрешили. Снял перстень. На кладбище склеп зацементированный. Вдруг
скрежет крана, опускается цинковый гроб. Тут же дубовый кладут в цинковый и
запаивают крышку. А нынче вот расстарались братья, к годовщине воздвигли
мраморную колонну.

* * *

Актрисы, писатели, дипломаты. Вдова вся в черном, глаза в коричневых
провалах, орлиный нос, губы сурово и непримиримо стиснуты, вокруг
приживалки, родня, никто не смеет приблизиться к столу, за которым гости.
Бурнашов, стесненно стоявший чуть в стороне, как бы случайно оказавшийся
тут, выпил две рюмки посольской водки, закусил балычком. Стоял легкий
морозец, лицо обжигало, на голодный желудок водка ударила разом, захмелила.
Хотелось смеяться и плакать одновременно. Он поискал глазами, с кем бы
поделиться растроганными чувствами, увидел известную актрису, всю крепкую,
уверенную, но уже тайно боящуюся близкой старости. У нее были резкие черные
брови и смелые крапчатые глаза. Бурнашов приблизился к актрисе и сказал
довольно громко: "Вам бы саблю в руку, любого располовините". Актриса кисло
улыбнулась, смерила глазами Бурнашова. Перед ней стоял невидный мужичонко в
засаленном тулупчике и в овчинной скуфейке с малиновым бархатным верхом. Сам
похожий на цыгана, только не хватало витой плети со свинцовым оголовком.
Сестра Бурнашова Анна, поймав заминку, подскочила, шепнула довольно громко:
"Это мой брат, Бурнашов, писатель. Ты что, не признала?"
"Какой я казак, прости господи! Почему все так думают? Я слабая
женщина, я баба. Я хочу, чтобы меня жалели. Откуда вы взяли, что я сильная?"
Актриса улыбнулась уже по-иному, как близкому человеку, и оказалась
простецкой стареющей женщиной с обвислыми некрашеными губами и гусиными
лапками возле глаз. У нее было совсем простое, какое-то деревенское лицо,
каких Бурнашов насмотрелся, скитаясь по России. Баба, много испытавшая баба.
Но смысл ее слов оставался, однако, игривым; актриса с такой хитрой