"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

утворила? Думала, поживет, дак спущу на волю. А зверь, он зверь и есть.
Послушлива была, уж такая кисанька, только баловать начнет, я сразу котомку
собираю и строжу: слушаться не будешь, дак насовсем уйду. Да нет, не нами
сказано: что взято - еще не свое, а не свое, дак не удержишь, меж пальцей
вытечет.
- Это у них порода такая, лисовая, - утешила Анисья, сливая в ведерко
молоко. - Недаром говорят, лисой обовьется...
- Вот уж не терплю пакостливых. Касть такая. Нет хуже на свете
пакостливых да завидных. Бабкиным курам позавидовала. В доме-то жила дак как
своя. Ты прибери шкуру-то, не томи меня.

3

Еще вся дорога была впереди, и Нюра заторопилась. Теперь она спускалась
по деревне чуть внаклонку, стараясь не качнуть ведерко с молоком. Настояла
Аниська взять с собой, да, по правде говоря, Нюра не особенно и
отказывалась: своей коровы не держит, сил нет на нее, а парного молочка в
охотку попить.
Небо уже позеленело, а дальний лес, куда предстояло войти, был
по-вечернему мрачен и окутан кисеей сумерек, выплывающих из суземов. Тени у
изб загрубели и, казалось, жили отдельными черными существами на снегу,
кое-где наледь окон затеплилась ранним светом, видно, керосином в тех домах
жили богато и не прижаливали этого добра. Деревня настаивалась тишиной,
сонно смирела и потому становилась особенно домовитой и желанной.
Нюра скользила по улице, догоняя свою легкую, едва прояснившуюся тень,
и Вазица теперь не казалась ей такой чужой и своенравной, как утром. Душа
была согрета и ублажена недавним застольем, и старуха сейчас подробно
вспоминала, что пила-ела да какие разговоры вела, и была особенно радая,
что, одарив Симку лисой, хоть как-то услужила Анисье добром за постоянную
приветливость. А ведь что может быть дороже совестливой и отзывчивой
доброты?
Нюра прокатила мимо отцовского дома: и хотелось бы задержаться подле,
перекинуться с родичами словом-другим, но пустой ныне стояла изба, сиротски
чернели небольшие оконца и крыльцо в две ступешки перемело снежным сугробом.
Значит, племянница Юлия Парамоновна этой зимой не навестит свое поместье, а
ему бы поддержка нужна: двор-то провалился, по-собачьи скалился, не диво,
если завалит кого, ведь постоянно подле ребятишки толкутся, свою войну
ведут. Ох, Юлька-Юлька, зря ты свое хозяйство зоришь, где-то на дальней
местности головушку пришатила, да чужая-то сторона пуще неволи. Еще не
знаешь, где до веку своего насидишься да пластом належишься.
Потом была школа, чуть дальше - интернат, напротив - сельсовет. "И
поныне живут в бывших кулацких хоромах, - подумала Нюра, - хозяева-то давно
погинули, а избам износу нет".
Еще ниже, подле самой реки накренился бывший дом свекра Осипа Усана: уж
тоже худенек стар двор, седлом крыша прогнулась. Наверху теплился свет
керосиновой лампы, там поместилась почта; боковушку в три окна занимал
медпункт; в нижней половине расположилась заготпушнина, окна наглухо
придавлены ставнями да окованы кузнечным железом; а зимнюю избу занимала
последняя из живых Усанов, золовка Калиства. С войны вдовеет она, муж в
обозе до Берлина дошел, а там порезали его конокрады уже после замирения.