"Михаил Лезинский. Колючая Арктика" - читать интересную книгу автора

рубль длиннее, то и цены - ого-го-го!
Как говорится: за песнями!?. Но тех впечатлений, что скопилось за
прожитые годы, с избытком хватило бы на всю оставшуюся жизнь, - все они в
его тонких и толстых книгах. Когда только ухитрился написать все это!? Самое
трудное для Кучаева было привязать-приковать себя к письменному столу на
многие месяцы, но он это себе позволить не мог! Не хотел! Да и новое уже не
прельщало.
Знатоки человеческих судеб говорили: это - временное, это - пройдет,
все мы, - иногда! - мучаемся великими проблемами бытия! - Туманные,
расплывчатые, непонятные слова!
Но кризис затянулся и Кучаев буквально заставил себя переменить образ
жизни - поехать куда угодно: в глушь! В Саратов! К тете Фени на блины! В
преисподнюю! Туда, куда упрется указательный палец раскрученного глобуса!
Писатель, если он даже посредственный, - но кто признается в собственной
посредственности!? - должен жить новым. Иначе, какой он к дьяволу писатель!
Так или примерно так, думал Максим Кучаев, собираясь в этот неблизкий
и, неожиданный для всех - прежде всего, для себя! - путь...
- Земеля! Хватит иероглифы на бумаге выводить! - Гаранин ни за что не
хотел оставлять Кучаева в покое. - Слушай сюда внимательно: если чего
недоброго, забуксуешь на этой золотоносной жиле, если фортуна повернется к
тебе тухлым местом, разыщи меня - помогу!
Кучаев оторвался от блокнота и невольно рассмеялся, - "вот нахал!"
- Это как понимать прикажешь? Сам-то еще не знаешь, где ночевать
придется! Что завтра с тобою будет! И, вообще, примет ли тебя тундра?
- Шо-о! Не знал бы, что ты бухгалтер, подумал бы: ты один из тех
витий-писак, которые во все времена мозги полоскали рабочим, колхозникам и
прочим, приравненным к ним!? Но я тебя, земеля, знаю уже как облупленного,
сколько смердящего кофе повыпито на этих нюхальницах, именуемых
аэровокзалами...Что, бухгалтер, этот огромный сарай в Тикси можно назвать
авиапортом!?.
Кучаев был того же мнения, но по своей журналисткой привычке, "видеть
хорошее даже в плохом", согласно горьковской теории социалистического
реализма, наперекор собственной песне, постарался если не найти "хорошее в
плохом", то хотя бы разрядить обстановку.
- По-моему, тундра все-таки должна тебя принять.
Гаранин выдал головокружительную улыбку, тряхнул кудрями, слегка
тронутыми молодой, все еще украшающей сединой.
- О какой тундре речь!? Примет, не примет!? Что она - баба, твоя
тундра? Сереге Гаранину только бабы обеспечивают в жизни полный комфорт. И
пока бабье существует на свете, то, как минимум, Сереге обеспечена сносная
жизнь в любом закуточке земного шара. Вот оно, бабье, где у меня, бухгалтер!
- Понятно, - сказал Кучаев, - с вами все ясно. Основная специальность -
альфонс!
- Это я то - альфонс! Это я-то собираюсь жить за счет женщин? Обижаешь,
гражданин начальник. Я вкалывать люблю. Но надо знать: за что. За какие
тити-мити! А бабы прокладывают курс и освещают путь на труднопроходимых
дорогах. Понял, бухгалтер!?
Гаранин стал называть Кучаева бухгалтером после длительной остановки в
Тикси. Там у буфетной стойки у них и вышел примечательный разговор, после
которого и родилось "бухгалтер".