"Норман Льюис. Сицилийский специалист " - читать интересную книгу автора

есть место и для двух белых "кадиллаков", а потому не раздумывая согласился на
запрашиваемую цену, заказал мебель на несколько миллионов лир и через неделю
вместе с Питом въехал в новый дом.
Три дня спустя, прихватив двух девиц, они отправились в машине Джонни в
ресторан "Дзу Тану" в Монделло. По желанию Джонни для них был зарезервирован
тот самый столик, за которым в последний раз сидел Росси. Они поужинали
отличными омарами, фирменным блюдом ресторана, и, отвергнув предложение
официанта уединиться после ужина в знаменитые купальни при ресторане,
отправились прямо домой на площадь Караччоло.
Они подъехали к дому поздно вечером. Джонни позвонил в звонок у чугунных
ворот, но привратник не появился, и он начал в нетерпении дергать за ручку -
оказалось, что ворота не заперты. Джонни, а за ним и остальные вошли во двор,
зажгли свет и увидели, что позади "кадиллака" Пита стоит какая-то чужая
машина, которую придется подвинуть, чтобы ввести во двор "кадиллак" Джонни. Но
как только Ла Барбера злобно рванул дверцу чужой "альфы ромео", раздался
взрыв, осветивший зеленоватым светом всю площадь; вокруг на добрую четверть
мили вылетели стекла, а несколько запоздалых прохожих упали на колени в
уверенности, что настал конец света. От четырех жертв почти ничего не
осталось, и на следующий день клочья человеческой плоти были наугад разложены
в четыре гроба. В двух из них, по утверждению договорившихся между собой
полиции и похоронного бюро, покоились останки девиц, поэтому их украсили
белыми лентами, символизирующими чистоту и невинность. Семьи девиц
впоследствии получили анонимные подарки по двести тысяч лир.
Этот эпизод, послуживший началом небольшой гражданской войны в городе
Палермо осенью 1953 года, подвергся тщательному расследованию со стороны
Элистера Фергюсона, который подробно изложил его в рапорте своему начальству в
Вашингтоне. Через несколько дней в Сицилию после более чем шестилетнего
отсутствия прибыл Брэдли. Фергюсон встречал его в аэропорту, и по пути,
памятуя былое, они остановились выпить в гостинице "Солнце".
- Ничто здесь не изменилось, - заметил Брэдли.
Однако изменилось многое - настолько, что Брэдли стало даже грустно.
- В этом баре есть что-то свое, - заметил Фергюсон.
Он тоже сильно изменился - настолько, что Брэдли с трудом узнал наивного
энтузиаста прошлых лет. Теперь на нем были сандалии, на руке - массивный
золотой перстень с какими-то, по-видимому каббалистическими, знаками, а
движения у него были сонливые и заученные, как у курильщика опиума. Он заказал
себе марсалу с яичным желтком в отдельном стакане, потом влил желток в вино и
тщательно размешал ложечкой. Вот, подумал Брэдли, что получилось из обещанного
генералом молодого человека с твердым характером, сторонника "реального"
взгляда на вещи, которого прислали защищать остатки нашего с таким трудом
завоеванного влияния в этой стране. Он ухватился за соломинку надежды: а
может, Фергюсон просто прикидывается, чтобы лучше выполнять свои секретные
обязанности?
- Вы, по-видимому, изменили свое отношение к Сицилии, раз сами попросили
оставить вас здесь на второй срок? - спросил Брэдли.
- Дело в том, что я более или менее превратился в итальянца, - ответил
Фергюсон, пальцем стирая остатки желтка с губ.
Он стал бездельником и спасался только регулярными и многословными
донесениями. Он собирал слухи, раскрывал придуманные им самим заговоры,
обнаруживал возможность утечки секретной информации в скандальном поведении