"Клайв Стейпл Льюис. Конь и его мальчик (Хроники Нарнии III)" - читать интересную книгу автора

где брат. Потом я закрыла глаза, сжала зубы, но тут кобыла моя промолвила
как дочь человеческая: "О, госпожа, не губи себя! Если ты останешься жить,
ты еще будешь счастлива, а мертвые - мертвы".
- Я выразилась не так красиво, - заметила Уинни.
- Ничего, госпожа, так надо! - сказал ей Игого, наслаждавшийся
рассказом. - Это высокий тархистанский стиль. Хозяйка твоя прекрасно им
владеет. Продолжай, тархина!
- Услышав такие слова. - продолжала Аравита, - я подумала, что разум
мой помутился с горя, и устыдилась, ибо предки мои боялись смерти не
больше, чем комариного жала. Снова занесла я нож, но кобыла моя Уинни
просунула морду между ним и мною и обратилась ко мне с разумнейшей речью,
ласково укоряя меня, как мать укоряла бы дочь. Удивление мое было так
сильно, что я забыла и о себе, и об Ахоште. "Как ты научилась говорить, о
кобыла?" - обратилась я к ней, и она поведала то, что вы уже знаете: там,
в Нарнии, живут говорящие звери, и ее украли оттуда, когда она была
жеребенком. Рассказы ее о темных лесах и светлых реках, и кораблях, и
замках были столь прекрасны, что я воскликнула: "Молю тебя богиней Таш, и
Азаротом, и Зардинах, владычицей мрака, отвези меня в эту дивную землю!" -
"О, госпожа! - отвечала мне кобыла моя Уинни, - в Нарнии ты обрела бы
счастье, ибо там ни одну девицу не выдают замуж насильно". Надежда
вернулась ко мне и я благодарила богов, что не успела себя убить. Мы
решили вернуться домой и украсть друг друга. Выполняя задуманное нами, я
надела в доме отца лучшие мои одежды и пела, и плясала, и притворялась
веселой, а через несколько дней обратилась к Кидраш-тархану с такими
словами: "О, ус-
лада моих очей, могучий Кидраш, разреши мне удалиться в лес на три дня с
одной из моих прислужниц, дабы принести тайные жертвы Зардинах, владычице
мрака и девства, как и подобает девице, выходящей замуж, ибо я вскоре уйду
от нее к другим богам". И он отвечал мне: "Услада моих очей, да будет так".
Покинув отца, я немедля отправилась к старейшему из его рабов, мудрому
советнику, который был мне нянькой в раннем детстве и любил меня больше,
чем воздух или ясный солнечный свет. Я велела ему написать за меня письмо.
Он рыдал и молил меня остаться дома, но потом смирился и сказал: "Слушаю,
о госпожа, и повинуюсь!". И я запечатала это письмо и спрятала его на
груди.
- А что там было написано? - спросил Шаста.
- Подожди, мой маленький друг, - сказал Игого. - Ты портишь рассказ.
Мы все узнаем в свое время. Продолжай, тархина.
- Потом я кликнула рабыню и велела ей разбудить меня до зари, и
угостила ее вином, и подмешала к нему сонного зелья. Когда весь дом уснул,
я надела кольчугу погибшего брата, которая хранилась в моих покоях, взяла
все деньги, какие у меня были, и драгоценные камни, и еду. Я оседлала сама
кобылу мою Уинни, и еще до второй стражи мы с нею ушли - не в лес, как
думал отец, а на север и на восток, к Ташбаану.
Я знала, что трое суток, не меньше, отец не будет искать меня,
обманутый моими словами. На четвертый же день мы были в городе Азым
Балдах, откуда идут дороги во все стороны нашего царства, и особо знатные
тарханы могут послать письмо с гонцами Тисрока (да живет он вечно). Потому
я пошла к начальнику этих гонцов и сказала; "О, несущий весть, вот письмо
от Ахошты-тархана к Кидрашу, владетелю Калавара! Возьми эти пять