"Михаил Левитин. Еврейский Бог в Париже (Повесть) " - читать интересную книгу авторая потом понял, что она и не собиралась мстить, она думала об умершем, а не
обо мне. Для того, чтобы она обратила на меня внимание, мы должны были бы поменяться с ним местами. Я вышел за дверь. Кто только не проходил мимо нее за столетие, какая счастливая дверь! И, может быть, пьяный Верлен дремал на ступени, прислонившись к ней. Я в Париже, я живу за дверью, к которой прислонялся Верлен. И, оглянувшись, чтобы все-таки не ошибиться дверью, когда вернусь, я пошел привычной дорогой по направлению к Сите, мне нравилось вспоминать Париж, вся моя жизнь была только преддверием к Парижу. Когда я вернулся, они уже спали, след их шепота еще оставался в комнате, обрадовался, что сразу уснули на новом месте, погоревал, что уснули, не видя ночного Парижа. Мой уход, как и возвращение, остались незамеченными, только малыш, когда я лег рядом, сонно сказал: - Я не сплю. Ты не обиделся? - На что? - Что я не пошел с тобой, такая комната хорошая. - Я не обиделся. - А я твой мотивчик помню, ты забыл, а я помню. Утром напомни. И уснул окончательно. Я не хотел спать, смотрел на полосы света, розовые, зеленые, мечтал подойти к окну и взглянуть на целующихся, но боялся потревожить своих. Заметила ли она, что Париж не спит, не спит, будто боится пропустить самое главное - жизнь? Не заметила, а ложась в постель, не преминула подумать, что я уже был в она и знакомиться с ними не хотела, мне просто приятно еще глубже окунуть ее в мерзость, в отраву измены, она думала обо мне так, будто никогда за жизнь не позволяла себе думать обо мне хорошо, не заносила в свой дневник все, что успела узнать обо мне. Из необыкновенного я был разжалован не просто в обыкновенные - в худшие, в самые худшие, просто - в чужие. И это с чужим и детьми от чужого она приехала сейчас в Париж. Мне было жаль ее, хотелось разбудить, обнять, объяснить, что я не изменился, что только с ними я тот, кого она любит, а все остальное я прошу не заставлять меня обдумывать или того хуже - каяться, нет ничего отвратительней кающегося грешника, у меня еще хватит времени понять правоту свою или неправоту, разобраться. Человек не всегда живет осмысленно, жить осмысленно - все равно что постоянно ощущать, что ты горбат, или слеп, или что-то еще в этом роде. Я не могу объяснить ей, что она слишком заслонила меня от мира, я жил в какой-то резервации любви и однажды сказал ей: "Не могу тебя целовать, сплошная идиллия". "Плохо тебе?" "Но я же еще не в раю". Она обиделась, потому что привыкла так меня целовать, ей показалось, что я пресытился ее любовью, и долго пришлось объяснять, что пошутил, может быть, и не совсем удачно. Она была слишком хороша для моих шуток, до сих пор не знаю, как у нее с юмором, плакать любила, особенно выпив, на праздниках, по-бабьи, когда |
|
|