"Михаил Левитин. Еврейский Бог в Париже (Повесть) " - читать интересную книгу автора

она была бы раздражена рассказом, подумала, что хочу разжалобить. И теперь
она продолжала тревожно молчать, не веря, что я справлюсь, и передернула
плечами недовольно после того, как таможенники ушли. А когда ушли, велела
нам выйти.
Мы стояли и смотрели через щель в двери, как тщательно и сурово она
снова начала складывать вещи, отказываясь от всякой помощи, и складывала так
долго, будто укоряла меня, что я нарочно везу их в Париж, чтобы подвергать
подобным истязаниям.
А впереди еще две таможни, правда в цивилизованных странах, но
обыскивают такие же смертные.
Вечер. Простота одеяла. Теплый лоскут, нетребовательный, спрятавший мою
бессонницу от мира на несколько часов. Зачем я все это затеял?
Если бы мне не приснился мотивчик, я бы, пожалуй, никого не стал
беспокоить, но он приснился, и его следовало записать. Как?
Он так назойливо приснился, будто его нашептали. И будто я видел того,
кто, склонившись ко мне, шептал.
Но в купе, кроме нас, четверых, никого не было. На нижней полке подо
мной похрапывал сын, бесшумно спала она, заложив руку под голову, вверху в
темноте, как в поднебесье, мы с дочкой.
Всю ночь что-то перебирали под вагонами, не могли успокоиться, или это
рельсы на ходу менялись местами?
- Куда его деть? - сходил я с ума.- Куда-то же его надо деть?
Нот я не знаю, ни диктофона, ни магнитофона, только моя не привыкшая
запоминать собственную музыку память. Интересно, тот, кто передал мотивчик,
запомнил его сам или тут же забыл? Где его теперь искать?
Я мог, конечно, перебрать все знакомые мотивчики, чтобы понять, откуда
его взял, но боялся потерять этот, свой.
Жаль, что не выспался. С этой минуты я буду сохранять свой мотивчик,
напевать мысленно и допоюсь до самого рассвета, а с первым же солнцем забуду
и начну терзаться. Такое уже случалось, только этот нравился мне особенно и
достался неспроста.
В нем было что-то определенно человеческое, какое-то обещание, может
быть, еще одного мотивчика, может быть, более сложной музыки? Но самое
странное - это слово, сопутствующее ему, оно выскочило из глубины сознания,
хотя само по себе ничего для меня не значило, и придало мотивчику какое-то
реальное содержание.
- Шин киле, Шин киле или па,- пело в мозгу,- Шин киле, Шин киле или
джаз, Шин киле, Шин киле...
Я мог поклясться, что слышал это имя впервые, но так как оно было
обернуто в мотивчик, то сразу стало для меня теплым и родным.
- Кто ты такой, Шинкиле? - спрашивал я.- Из каких ты глубин, маленькое
существо, и не ты ли разбудил меня, потому что никак не мог совладать с
мотивчиком в одиночку?
Он поделился со мной этой незатейливой музыкой, как делятся водой или
хлебом, последней копеечкой. Он прикрыл меня им от ветра.
Маленький, лопоухий Шинкиле...
"А вдруг все кончилось? - подумал я.- И это они втроем, нарочно,
тоненькими голосами, морочат меня, сговорившись, песенкой о каком-то веселом
Шинкиле?"
Но они спали.