"Михаил Левитин. Еврейский Бог в Париже (Повесть) " - читать интересную книгу автора

нравится, что ее вот так волокут, сквозь толпу, все оглядываются, и какая-то
компания арабов отпускает вслед недвусмысленное, я начинаю ненавидеть
арабов, потому что девушка прекрасна, потому что ее уводят от меня, потому
что она заметила мою нежность, и, держа малыша за руку, иду за ней. Я иду за
этой полуголой спиной, этими длинными подгибающимися ногами, острым запахом
сирени, будто мимо пронесли целый куст, я тащусь за ней, скрывая от малыша
свой интерес, даже успеваю вертеть головой, будто разглядываю витрины, но он
догадывается.
- Странная девушка, правда? - спрашивает он.
- Красивая.
- Странная. Красивая - мама, а эта - странная. И так громко смеется!
- Что же в ней странного? - За неимением другого собеседника пускаюсь я
в скользкие рассуждения: - Наверное, какая-нибудь танцовщица из Лидо.
Видишь, на нее все смотрят?
- Странная,- задумчиво повторяет малыш.
Девушка еще раз оглядывается, желая проверить, иду ли я все еще за ней,
не ошиблась ли, поворачивается как в танце, полукорпусом, вызывающе
картинно, всем изгибом длинной и сильной шеи, приглашая меня действовать, и
я уже готов, как вдруг понимаю, что малыш прав, странная девушка, весьма
странная, его величество - трансвестит.
- Пойдем отсюда,- говорю я.- Ну их с этими выдумками!
И, ничего не объясняя малышу, разворачиваюсь в другую сторону, в
смятении, почти бегу, как всегда при встрече с необъяснимым, с чьей-то
сильной страстью, с существом, не пощадившим себя, без страха быть не
узнанным теми, кто его родил, кто любил, не узнанным самим собой наконец.
Риск неудобен, сломить неудобство риска, что мои измены?
Жиденькая имитация, я осуществился только в воображении, запретное мне
привычно на словах, я все тот же мальчик в плюшевом комбинезончике, все тот
же мальчик.
Мне было страшно смотреть, страшно думать, что смотрел, что мог пойти
за ней и раствориться. Мне было страшно представить последствия воплощенного
желания, последствия порока и в то же время захотелось перелететь в прошлое
лето в Рио, где меня позвала другая, неподдельная, тоже тонкая и высокая,
давно решившаяся, дразня язычком, за собой позвала, они спешили с подругой,
возможно, на вызов, она звала, пробегая, а я отвернулся - почему? Неужели
для того, чтобы сейчас на
Шанз-Элизе в Париже рядом с маленьким сыном жалеть об этом?
Бог не повторяется, я не вернусь на улицу принцессы Изабеллы в
Рио, не встречу торжествующую мулатку, дразнящую языком, как никогда не
подойду и не познакомлюсь со сделавшим свой выбор трансвеститом.
И, пока я буду страдать, что оскорбил любимого человека, моя душа
никогда не будет свободной. Может быть, совестливость - всего лишь поплавок,
что держит нас на поверхности жизни, не дает погрузиться в глубину?
Надо написать историю коротких и безответственных встреч, которые не
стыдно вспоминать умирая.
Посвящаю придаточным предложениям, не позволившим ясно и точно изложить
мысль.
А потом мы увидели Шинкиле.
- Шинкиле,- сказал малыш.
Так что это он, а не я первым заметил велосипедиста с флейтой.