"Михаил Левитин. Еврейский Бог в Париже (Повесть) " - читать интересную книгу авторане знаю, но мне захотелось подражать ему, его наглости, его парижской
уверенности в себе, развинченной походке, и я пошел точно так же, как он, не оглядываясь, только в другую сторону, еще более развинченно и великолепно. Как хотелось мне, чтобы они, проснувшись, выглянули в окно и увидели меня, ловко идущего вдоль Сены, пусть посмеются, и она тоже, я уже слышу ее смех, смех - первый шаг к примирению, а если и не посмеется, подумает - какой дурак! Какой неисправимый дурак! Кем он сейчас себя воображает? А это значит, что пытается заглянуть в мою душу и сквозь мою душу на этот летний, легкий, очень легкий утренний свет Парижа, не свет даже, свечение, дрожь проснувшейся не до конца реки, и она пошлет детей за мной, чтобы пойти куда-нибудь позавтракать вместе, а потом спохватится, что забыла в комнате фотоаппарат, и погонит меня за ним, а сама вместе с детьми останется сидеть в кафе, пока я не вернусь, и разглядывать идущих парижан рядом с сидящими, потому что ничто не доставляет парижанам большее удовольствие, чем созерцание друг друга, этого им на целую жизнь хватит. А потом я возвращусь с фотоаппаратом и она скажет, чтобы я сфотографировал ее вместе с детьми, потягивающей кофе, и я, на радостях позабыв открыть затвор, буду жать кнопку, недоумевая - почему я их не вижу, моих трех самых любимых? - Ну вот,- скажет она,- объясните ему. И дети подбегут смеясь и отберут фотоаппарат, откроют, и я, пристыженный и счастливый, все же нажму на кнопку, чтобы запечатлеть их в это первое парижское утро, и ничего не успею сделать с посетителями кафе, с теми, кто захочет сняться вместе с ней, успев просунуть сзади в кадр идиотскую рожу. дальше, дальше, давясь свободой. Мы шли с малышом по Шанз-Элизе. Я был вне себя от ярости. - Так нельзя, она обещала, мы прождали целых два часа. - Я не знаю. - Но она же обещала! Меня несло, я обнаружил, что ни о чем, кроме как о ней, не могу говорить, сука, сука, меня трясло от возмущения. Мне некого было грузить, остановиться я не мог и продолжал грузить эту маленькую чуткую душу. - Ты ей скажи, что она не права,- снова начал я.- Нельзя так в Париже мучить друг друга. Он остановился. - Если ты взял меня с собой, чтобы говорить о маме, я уйду. - Прости. - Я и так все время думаю о вас. У меня голова болит. Тебе что, плохо со мной? - Знаешь, как мне с тобой хорошо? - сказал я.- Знаешь? - Тогда пойдем,- предложил он, как взрослый. И мы пошли по Шанз-Элизе, двое мужчин, большой и маленький, и больше ни о чем не жалели. Я перестал нести чепуху и стал рассказывать о бароне Османе и о глупом опереточном Наполеоне III, о его непомерных амбициях, создавших эту прекрасную улицу, какой мы ее видим, о попытке карлика стать на цыпочки, чтобы сравняться с великаном, висящим у меня на шее, о войсках коалиции, входящих в Париж под Триумфальной аркой, выстроенной совсем не для этого, я рассказывал о мире |
|
|