"Андрей Левкин. Голем, русская версия (Роман)" - читать интересную книгу автора

и цветочными горшками займешься, чтобы увидеть, что указы выполняются, что и
в самом деле - Государь.
То есть требуется что угодно внятное, пусть даже и вызовы, угрозы -
даже мнимые. Тогда будет разговор. Проблема в том, что разговор или
возникнет, или нет. В конце концов, все приличные люди в СМИ имеют дело с
тем, что уже есть. Все их альтернативы - только потом, постфактум. Они не
выдвинут ничего реального. Поэтому власть всегда будет плохой. Любой, кто
что-то сделает, всегда будет плохим, потому что от его действий никогда не
зацветет рай. А критики и эксперты требуют, чтобы всякий раз возникал рай
для всех сословий. Или по крайней мере для них самих. В виде, скажем,
вакансий.
Должно быть сразу несколько вариантов обещаний, тогда люди и будут
примеривать их на себя, они будут решать, что им лучше. Да, они всегда
выберут не то, как выяснится, но будут вынуждены думать о том, что это они
продешевили в выборе. Да и тб: у нас предпочтение отдается диалогическому
сознанию, так что позарез нужна оппозиция, а иначе власть в государстве
схлопнется в лужу.
А как бы славно было с оппозицией. Тогда остается всего лишь гнуть свою
линию движения к некой цели. В каждой ее точке будут оппозиционные выкрики и
реакции, но в каждой точке их размах будет примерно одинаков. Следственно,
движение по линии к неведомой цели ими не ощущалось бы вовсе. Только в
конце, при достижении результата, оппозиция попадет в ступор, вспомнив то, с
чего все начиналось (если вообще вспомнят). Но это возмущение можно будет
списать на то, что это просто время прошло, и все плачут по дням своей
свежести. Это значит оскорбить в них мачо, ну так пусть мужают.
Судя по всему, - из того, что уловил Херасков, - некая черная дыра
власти (была такая, была! - ощутил он зябнущим загривком) засасывала
думавшего, который своими размышлениями пытался - того не вполне осознавая -
противиться этому засасыванию. То есть было вовсе не понятно - то ли он
думает что-то государственное, то ли этими размышлениями пытается отстоять
свой ум, а не упасть туда, где все происходит само собой, как уж получится.
Конечно, осталось непонятым, чего он сам хочет. Возможно, что его личная
воля уже была подорвана бесконечными совещаниями по разметке жизни для
власти.
Закончив на этом месте, Херасков сделал изрядный глоток и сказал:
- Мда... А интересно иногда подглядывать. Как в кино сходил, и даже
приятнее - на свежем воздухе.
С тем мы вскоре и разошлись, аккуратно убрав за собой бутылки и
целлофановые обертки от крабовых палочек в дырявое ведро, стоявшее сбоку от
скамейки. Причем, преисполнившись что ли величием момента, старались делать
все по возможности тише.

Я шел, не глядя по сторонам, думая о том, отчего же это жизнь проходит
так, будто посрал за забором. Не в политтехнологе дело и не в Хераскове с
его мылом, но как-то вообще. Ничего почему-то не важно. И нет никого, кто
нужен. Кто бы просто был. Чего-то своего нет, уж точно нет тут чего-то
своего, а ведь оно же, должно быть, предполагалось, а то откуда бы тоска по
его отсутствию... Иначе я и не думал бы об этом. Вот увидел в гостях, когда
за той же собакой к Распоповичу заходили, его вешалку, такую же, какая
когда-то была у нас дома, еще в школу ходил... такая же, такое же, все это